Игорь Реморенко: «Поиск стратегий развития образования идет во всем мире»

В конце апреля 2012 года в Бухаресте состоялась очередная встреча министров образования 47 стран-участниц Болонского процесса. Российскую делегацию возглавлял заместитель министра образования и науки РФ Игорь РЕМОРЕНКО, с которым нам удалось побеседовать о некоторых итогах встречи. И не только о них…

– Игорь Михайлович, в итоговом документе бухарестской встречи министров отмечено, что «высшее образование должно быть основой наших усилий по преодолению кризиса – теперь в большей степени, чем когда-либо. С этой точки зрения мы рассматриваем обеспечение максимально возможного уровня государственного финансирования высшего образования и привлечение других соответствующих источников как инвестиции в наше будущее». Вот это «максимально возможное финансирование» как коррелирует с планами снижения расходов федерального бюджета на образование с 2013 года и далее? И какие «иные источники» должны восполнить это государственное снижение инвестиций в систему профессионального образования?

– Такие встречи министров образования Европы проводятся раз в два года, и действительно, речь там идет уже не столько о Болонской конвенции, сколько о европейском пространстве высшего образования – каким образом его построить, согласовывая правила организации системы высшего образования в разных странах. На этот раз речь зашла, в том числе, и о необходимости наращивать возможности финансирования системы образования. Тема возникла в связи с решением правительства Великобритании о повышении с 2012 года платы за обучение в британских университетах для привлечения в высшую школу дополнительных ресурсов. По этому поводу на встрече развернулась большая дискуссия: а насколько такой «английский вариант» подходит и другим европейским странам? Не все участники встречи согласились, что этот способ привлечения ресурсов оптимален. В результате обсуждения для итогового документа была выработана формулировка об особой актуальности вопроса финансирования образования, соответственно и вопроса поиска источников финансовых ресурсов. Однако каждая страна вольна сама определять, где эти дополнительные источники она найдет. Либо это будет бюджет, либо средства граждан, либо работодателей.

Что касается планов России о снижении расходов федерального бюджета на образование с 2013 года и далее – это миф. Расходы не снижаются. Напротив, бюджетное планирование предполагает их рост. Относительное снижение связано с тем, что к 2013 году заканчивается реализация ряда федеральных целевых программ, заканчивается их финансирование. Но сейчас на смену завершенным ФЦП готовятся следующие – они планируются в рамках проекта новой государственной программы «Развитие образования», который пока не отражён в бюджете. В любом случае расходы на систему образования, выросшие с 2004 года по настоящее время с 500 млрд. более чем на 2 трлн. рублей, говорят о том, что динамика и в дальнейшем будет положительной.

– Вероятно, разговоры о снижении затрат на профессиональное образование связаны с тем, что с 2012 года систему СПО передали в регионы? Как объяснялось, в связи с тем, что взамен из регионов на финансирование из федерального бюджета перевели систему правоохранительных органов.

– Нет, систему СПО передали регионам не поэтому, а в связи с тем, что в законодательстве о разделении полномочий между федеральным центром и регионами еще в 1992 году была записана норма о том, что система среднего профессионального образования – это компетенция регионов. И в соответствии с этим законом постепенно, год от года эта передача полномочий происходила. На сегодняшний день практически все учреждения СПО в регионы уже передали.

– Однако, некоторые общественные объединения, в частности, однопрофильных ссузов, высказывают сильную обеспокоенность тем, что в результате передачи региону часть учреждений окажется просто ненужной, поскольку в регионе такой отрасли экономики нет.

– А что значит – региону не нужны? Нет необходимых рабочих мест? А вы полагаете, что выпускников все равно надо готовить, даже если они потом не смогут найти работу? Согласитесь, странный подход.

Цель передачи как раз в том, чтобы деятельность профессиональных учебных заведений приблизить к реальным потребностям регионального рынка труда. Еще раз повторю, такое положение давно было законодательно закреплено, хотя на практике большая часть ссузов оставалась на федеральном уровне. В результате, по каким направлениями готовить кадры, скажем, на Чукотке, решалось в Москве. Странно. Помнится, доходило даже до таких курьезов: в Якутии собрались открыть подготовку оленеводов. Но поскольку специальности «оленевод» не было в перечне направлений подготовки, то пришлось готовить оленеводов по направлению, наиболее близкому направлению «жокей».

Дискуссии по поводу передачи системы СПО в ведение регионов, конечно, были, но надо сказать, федеральное министерство и его подразделения проделали огромную работу: встречались с региональными властями, с руководством каждого учебного заведения. Практически по каждому из 700 учреждений, которые переданы в регионы, обсуждены все нюансы, включая вопросы устава учебного заведения, его бюджета и прочее.

– На бухарестской встрече еще раз особое значение уделили болонскому принципу «обучения в течение всей жизни». Пока Россия по реализации этого принципа значительно отстает. Но планы государства по созданию 25 млн. современных рабочих мест – а эксперты говорят, что это потребует налаживания системы именно повышения квалификации кадров, – могут дать неплохой импульс для выстраивания такой системы. Какой она должна быть? На чьи плечи в основном ляжет эта миссия переподготовки кадров: на вузы, или компании-работодатели, или ресурсные центры?

– В этой сфере (я имею в виду болонский принцип «обучение в течение всей жизни») у нас не самая плохая ситуация. Россия находится на уровне таких стран, как Венгрия, Чехия, Словакия. Есть специальная методика Совета Европы по оценке уровня участия граждан в непрерывном образовании. Она основывается на суммарных данных численности граждан разных возрастных категорий (от 25 до 55 лет), получивших второе высшее образование через различные форматы: самостоятельно, через курсы повышения квалификации, включая внутрифирменную подготовку и т.п. Как показали последние исследования, в Европе этот сводный показатель уровня участия граждан в непрерывном образовании вырос. Как ни странно на первый взгляд, толчком для этого роста послужил кризис: когда масса предприятий оказалась в сложной ситуации, они стали перепрофилировать рабочие места и переобучать своих сотрудников. В России аналогичный показатель включенности граждан в непрерывное образование за последние годы также вырос – с 22 -23 процентов до сегодняшних 26-27 процентов. Не кардинально, но тем не менее. Оптимальный показатель для развития инновационной экономики – это порядка 40 процентов. И у нас есть разные сценарии, к какому году и каким образом мы сможем выйти для достижения этого целевого показателя развития непрерывного образования в стране.

– Несколько лет назад была озвучена цифра – примерно 5-7 млн. россиян необходимо проходить через систему переобучения и повышения квалификации ежегодно.

– У нас в чем проблема? Мы «западаем» не столько по показателю второго высшего образования – как раз второе высшее получает немало россиян. А вот по самообразованию и дополнительному образованию – тут у нас показатели не столь высоки, как хотелось бы. Дополнительное образование связано в первую очередь с организацией системы внутрифирменной подготовки кадров. Многие работодатели говорят, что им пока проще принять на работу молодого человека, чему-то научить его непосредственно на рабочем месте, чем выстраивать систему переобучения или повышения квалификации «старых» кадров. Кстати, поэтому в России невысокий уровень молодежной безработицы ,по сравнению с европейскими странами.

Что касается создания 25 млн. современных рабочих мест для инновационной экономики, понятно, что создать их исключительно за счет подготовки студентов не получится. Высшие учебные заведения ежегодно выпускают около 700 тыс. молодых людей, так что сами посчитайте – понадобится лет тридцать-сорок, чтобы обеспечить эти рабочие места только за счет выпускников высшей школы. Поэтому, конечно, необходимо будет задействовать все ресурсы для организации системы повышения квалификации и переобучения. Что, в общем, и планируется всячески стимулировать.

– Архитектура такой системы уже известна?

– В данном случае есть несколько направлений работы, хотя целостная конструкция пока только обсуждается. Прежде всего речь идет об изменении форматов контроля со стороны государства. Имеется в виду переход от практиковавшейся системы государственной аккредитации образовательных программ в системе дополнительного образования на систему сертификации – более гибкую и мобильную. Чтобы такие программы можно было своевременно перестраивать в соответствии с быстро меняющимися технологиями. Правда, предусмотрено, что для определенных направлений переподготовки – в частности, в области медицины, педагогики или государственной службы – будут разработаны соответствующие примерные программы на основе стандартов, которые обеспечивали бы обязательный набор компетенций. Например, все государственные служащие обязательно должны пройти подготовку в области антикоррупционного законодательства.

Через что могут реализовываться эти требования? Через формат государственного задания или заказа со стороны учредителя или другого заказчика образовательных программ. Это и есть, по сути, финансирование по результатам, введённое федеральным законом № 83-ФЗ.

Обсуждаются и другие меры. Например, введение специальной грантовой поддержки программ дополнительного образования или возможности расширения спектра этих программ в вузовском секторе. Обсуждаются и вопросы развития внутрифирменной подготовки кадров за счет привлечения зарубежных организаций. Все эти подходы сейчас прорабатываются.

– Одной из базовых, краеугольных идей Болонского процесса всегда называлась «доступность высшего образования» для всех групп населения стран-участниц. Заявление о сокращении бюджетных мест в вузах плюс значительное повышение стоимости коммерческих мест по целому ряду направлений (при неразвитости системы образовательных кредитов) не нарушает этот базовый принцип? Как вы считаете?

– Первое, у нас есть законодательно закрепленная норма – 170 студентов с бюджетным обеспечением на 10 тыс. населения. Есть предложения по изменению этой нормы – 800 студентов на 10 тыс. населения в возрастной группе от 17 до 30 лет. Это те бюджетные места, которые государство выделяет на высшее образование.

Второе, у нас есть правовая норма: если в государственном вузе организуются внебюджетные места обучения, то стоимость коммерческого обучения не должна быть ниже, чем затраты государства на бюджетное место. Иначе получается, что бюджет субсидирует и внебюджетное обучение.

Что касается доступности высшего образования, то болонские принципы совсем не предусматривают, что должна быть обеспечена всеобщая доступность. Эти принципы подразумевают равнодоступность – то есть прозрачные, понятные и равные для всех условия получения высшего образования. И в Европе показатель доступности связывается, в первую очередь, не с охватом высшим образованием, а с наличием ясных правил его получения для всех категорий населения. У нас это Единый государственный экзамен, который уже не первый год проходит в штатном режиме.

– Это понятно, и с точки зрения государства имеет под собой железную логику. Однако, когда родители нынешних выпускников почти накануне вступительной кампании узнали о планах на повышение стоимости внебюджетных мест, по некоторым специальностям в два-три раза, они были в шоке. Брать образовательный кредит под 11 и более процентов годовых в коммерческих банках – для многих это нереально. Поэтому вопрос доступности и стал столь актуальным.

– Что здесь могу порекомендовать на будущее... Если есть тяга к получению высшего образования, желание поступить на бюджетное место, надо просто интенсивно, хорошо учиться. Практика это подтверждает, ведь число иногородних студентов в столичных вузах заметно выросло. При этом результаты первой и последующих сессий в целом соответствуют результатам ЕГЭ.

– Позвольте вновь вернуться к итогам встречи в Бухаресте. Ее участниками было уделено внимание «третьему циклу» – подготовке докторантов для развития в европейском образовательном пространстве новых перспективных научных исследований. В данном контексте как должна развиваться российская докторантура? Какие-то новые проекты и инициативы государство, профильное министерство будет предпринимать?

– Действительно, почему-то в российском медиапространстве «болонская система» прочно ассоциируется с двухуровневым образованием. Хотя ни в одном болонском документе о двухуровневом образовании речи не идет. Всегда речь шла о трех циклах образования. Первый – частично общеобразовательная, частично профессиональная программа, которая называется бакалавриатом. Вторая – степень магистра (мастера), означающая, что человек уже сориентировал те или иные нужды собственной профессии, либо научной деятельности. И третий цикл связан с выполнением научно-исследовательской работы и ее соответствующим признанием – это докторская или кандидатская степени. Однако во многих странах этот третий цикл имеет различные вариации, например, во Франции и Германии он имеет две ступени. В России схожая система – кандидатская и докторская степени, и в этом смысле это и есть третий цикл, то есть мы «попадаем» под принятое в европейском образовательном пространстве содержание третьего цикла. И стоит ли что-то ликвидировать, стоит ли сводить кандидатскую степень с докторской в нечто одно, пока решения нет.

– Ну а в целом как бы вы оценили нынешний уровень включенности российской системы профессионального образования в Болонскую систему?
Какие наиболее проблемные темы?

– В данном случае принято оценивать уровень включенности стран-участниц Болонского процесса по каждому из аспектов, по которым он развивается. По каким направлениям Россия достигла неплохих результатов? Это создание системы равнодоступности к высшему образованию, о чем говорилось выше. Далее, переход на трехцикличную систему образования. У нас неплохие показатели по государственному финансированию системы образования – расходы растут, в отличие от многих других стран. Достаточно неплохие показатели и по грантовым программам, по поддержке программ интеграции образования и науки – это также элемент Болонского процесса. Наконец, стали выравниваться показатели участия студентов, студенческих объединений в управлении образованием.

В чем отстаем? В создании системы общественно-профессиональной оценки вузовских образовательных программ. У нас есть слабина в общественных программах оценки. В этом направлении необходимо активизироваться.

– Как думаете, с чем связано отставание в названном направлении?

– Причин несколько. Одна из них, и серьезная, в России только формируется профессиональное экспертное сообщество по оценке качества образования. Еще мало людей, которые могут заниматься такой экспертизой на профессиональном уровне. И не только в секторе ВПО, но и на других уровнях образования. Например, есть проблемы с наличием квалифицированных специалистов, которые способны составлять оценочные задания, делать современные контрольно-измерительные материалы для ЕГЭ.

У нас пока еще очень робкие попытки делаются и со стороны работодателей, других общественных объединений по включению в оценку качества образования.

Так что развитие данного направления, повторюсь, остается приоритетным.

– А как должна развиваться система государственной аккредитации?

– Вот пусть журнал «Аккредитация в образовании» организует у себя на страницах широкую дискуссию по этому вопросу, и мы также примем в ней участие. Пусть эксперты выскажутся по поводу того, в каком направлении должны меняться показатели аккредитации: и государственной, и общественной. Например, давно речь идет о том, что надо сравнивать среднюю зарплату выпускников вузов. Но как ее собрать и объективно представить? Это предмет большой дискуссии. В новом законопроекте «Об образовании в Российской Федерации» мы шагнули к тому, чтобы сделать аккредитацию не формальной, а содержательной. То есть итогом аккредитации должно стать не установление статуса с названием «институт», «академия» или «университет». Не то важно, как вуз называется, важно, насколько качественно он работает: где трудоустраиваются выпускники, какие научные школы развиваются и насколько они результативны, каковы условия обучения, насколько эффективны взаимоотношения с работодателями... Вот этот набор данных, на наш взгляд, и должен быть отражен по результатам аккредитации как итог деятельности вуза. Давайте подумаем вместе над этим вопросом.

– Время от времени мы слышим, что России нужно столько-то вузов и не более. А сейчас их слишком много…

– С учетом демографических процессов разумное сокращение в перспективе будет происходить. Сами посудите, в СССР на 240 млн. жителей было 1,5 млн. студентов, сейчас на 145 млн. граждан – 7 млн. студентов. Это явно ненормальная ситуация. Думается, выход из этой ситуации – это адекватные требования к качеству обучения. Выдерживаете требования качественной подготовки – пожалуйста, работайте. Не выдерживаете – извините.

– Но в Японии, например, 90 процентов рабочих имеют высшее образование.

– Уточню, 90 процентов, включая высшее образование, полученное в колледжах. Вместе с тем, в Японии рабочие места такие, что требуют зачастую высокой квалификации, высшего образования. И у нас это будет. Прикладной бакалавриат именно для этого развивается. Да, граждане хотят учиться востребованной, современной, привлекательной специальности. Это естественное желание человека, которому бессмысленно со стороны государства прямым образом противостоять. Но и пустить на некий неконтролируемый самотек обучение специальностям, с которыми человек потом не найдет себе работу, – этот по сути обман государство тоже не имеет права себе позволить.

– Это вопрос прогнозирования государством потребностей экономики и рынков труда. Совершенно справедливо говорится, что в условиях быстро меняющихся технологий спрогнозировать, какие специальности будут востребованы даже через пять лет, очень сложно. Но вот вступала Россия в ВТО более десяти лет, а соответствующие кадры для этого практически не подготовила. Китай тоже долго вел переговоры по ВТО, но одновременно подготовил за эти годы порядка сотни тысяч соответствующих специалистов – юристов, экономистов со знанием международных норм права и торговли? Почему так получилось?

– В данном случае наша ситуация осложняется отсутствием у нас нет профессиональных стандартов. Вернее, их еще очень немного. И, к сожалению, мы меняем образовательные стандарты, не имея при этом необходимого спектра стандартов профессиональных. Китай в этом смысле действовал проще: копировал западные профстандарты, переносил их на свой рынок труда и корректировал образование в соответствии с ним. В какой-то степени и мы это делаем. Например, знаете, кто раньше всех из отечественных работодателей сформировал свои профессиональные стандарты? Рестораторы и отельеры. Полагаю, что одним из значительных, содействующих этому факторов явилось не только то, что рестораторы и отельеры смогли объединить усилия для подобной работы (а это важно!). Но и то, что эти секторы экономики менялись в постсоветской России наиболее динамично, стараясь достичь общепринятых международных стандартов. А вот инженерные практики, например, значительно хуже передаются и мультиплицируются. Непросто воспроизводить и юридические практики. Тем не менее движение в эту сторону идет. Свои профессиональные стандарты уже подготовила ассоциация работодателей IT-сферы. Готовят авиастроители, судостроители… Мы со своей стороны будем оперативно реагировать на этот процесс, соответственно корректируя и образовательные стандарты.

Вообще, вокруг профессиональных стандартов велось очень много дискуссий, основным моментом которых был вопрос: а в чьей ответственности должна находиться проблема разработки профессиональных стандартов? Кто должен выступать в данном случае главным драйвером – государство и чиновники или все-таки рынок труда и работодатели? Важно было найти золотую середину. Минздравсоцразвития (сегодня – Минсоцтруда) – ведомство, в чьей компетенции находится эта тема, подготовило соответствующий законопроект, и в ближайшее время ему будет дан ход.

– Экспертные группы Стратегии-2020 подготовили итоговые документы, в которых дали свои оценки и рекомендации, как двигаться дальше, в том числе системе образования. Что бы вы особо выделили в этих документах как наиболее актуальное для дальнейшей госполитики в области образования?

– Дискуссия о стратегиях образования в мире идет уже с начала 70-х годов прошлого века, когда вышла книга Феликса Кумбса «Кризис в образовании». И ее основная мысль такова: что бы мы ни замыслили, чему и как учить, образование все время будет несколько отставать от развития новых знаний и технологий. Потому что пока будут написаны учебники, пока пройдут переподготовку преподаватели, пока пройдет само обучение, к тому времени уже опять все изменится. Это общемировая проблема. Экспертная группа Стратегии-2020 экстраполировала эту проблему в общенациональный масштаб: как должна реагировать на этот вызов времени отечественная система образования? Превращением образования в такой общественный институт, где даются знания, но в первую очередь строится само отношение к знаниям, строится умение учиться и анализировать окружающую действительность. К примеру, школа должна стать пространством обсуждения и построения жизненных траекторий, а учитель – помощником, который способствует обсуждению и пониманию мира. По большому счету, вот такая модель учителя, школы, образования будущего видится.

Беседовала Марина Брылякова.