Не ученый, но исследователь в каждом из нас

– Денис Валерьевич, в первую очередь, расскажите читателям о своей профессиональной деятельности, что является объектом ваших научных исследований?

– Помимо основной работы в Институте всеобщей истории РАН я выполняю функции ученого секретаря и курирую вопросы молодежной политики в академическом университете гуманитарных наук, с 2009 года представляю интересы молодых историков и филологов в Совете молодых ученых РАН, являюсь заместителем главного редактора электронного научно-образовательного журнала «История» (www.mes.igh.ru), а еще работаю генеральным директором малого инновационного предприятия и т.д. Вы знаете, каким-то образом получилось, что на одной визитке не помещаются все направления моей деятельности, но все они дополняют друг друга.

Честно говоря, иногда вся эта административная и организационная деятельность очень утомляет, так как порой приходится работать по 15-16 часов в день, но без нее в современных условиях практически невозможна проектная деятельность. Однако не могу сказать, что все это мне не нравится… Тем не менее, моя главная страсть – это исторические исследования, позволяющие отдохнуть интеллектуально, осуществить «перезагрузку» собственной операционной системы. В центре моих личных научных интересов – социально-политическая история скандинавских стран в ХХ веке, т.е. история того, как в течение 50-60 лет был реализован успешный эксперимент по созданию так называемых «государств всеобщего благоденствия», или «скандинавская модель социализма». Этот эксперимент был проведен социал-демократическими партиями. По российской аналогии можно сказать, что в странах этого региона был реализован меньшевистский сценарий развития государства и общества, тот самый сценарий, от которого наша страна отказалась после января 1918 года и кровопролитной гражданской войны.

– Почему вы выбрали для себя стезю ученого? Кто повлиял на ваше решение?

– Ученый – это достаточно громкое слово. Когда люди думают о том, кто такой ученый и что он делает, то всем представляется некий высоколобый человек, постоянно занятый каким-то учением и потому переполненный знаниями. Думаю, что лучше сказать – стезю исследователя. А исследователь – это человек, который формулирует вопросы и ищет ответы на них.

По крайней мере, именно такой подход мне ближе и понятней. Мне кажется, что в каждом человеке от рождения заложено стремление к исследованиям. Оно проявляется в той или иной области, развивается в большей или меньшей степени. Маленькие дети все являются исследователями окружающего мира, задавая вопросы, они получают или не получают ответы от взрослых. К сожалению, по мере взросления, под влиянием внешних факторов, интерес к исследованиям у многих людей угасает…

Мне повезло, мой исследовательский интерес в области Истории был не только понят и поддержан, но и получал всяческое содействие, так скажем – «информационную пищу» для ума. И главная заслуга в этом принадлежит моему деду – Борису Михайловичу Нилову, профессиональному историку, исследователю и доценту Тверского государственного университета, который стал моим первым Учителем истории. С самого раннего детства меня окружала атмосфера исследований истории: копии архивных документов, историческая литература, разговоры и беседы на различные темы российской и всемирной истории. Удачный выбор университета, функционирующего на базе научно-исследовательских институтов Российской академии наук, где на рубеже XX-XXI веков преподавали ведущие отечественные историки-исследователи, завершил процесс определения моей «стези».

– Расскажите о ближайших планах на будущее. Каким исследованиям вы планируете посвятить свою работу и почему?

– В последнее время меня очень интересует тематика, которую некоторые зарубежные историки называют «История и киберпространство», но, на мой взгляд, более корректно было бы говорить о формировании новой культуры исследований и научных публикаций в условиях развития информационных технологий. Дело в том, что мы (человечество) переживаем сейчас исключительно интересный в историческом отношении период, когда происходит смена носителей информации и способов ее распространения. Аналогичные процессы в последний раз происходили в Европе в XV-XVI веках, когда бумага стала вытеснять пергамент, а рукописные книги постепенно уступили место печатным книгам, сделанным на типографских станках. Сейчас сложно представить весь масштаб произошедших изменений, когда книги стали дешевыми, массовыми и доступными широким слоям населения. Информация перестала принадлежать узкому кругу лиц (священникам в монастырях, ученым в крупных научных и образовательных центрах), а ее распространение ускорилось в десятки и сотни раз.

В результате информационной революции того времени стала возможной эпоха Великих географических открытий, Реформация, Великая индустриальная революция, научно-техническая революция ХХ века, то есть все те глобальные социально-политические и экономические изменения, которые сформировали современный нам мир.

Что же мы наблюдаем за последние 20 лет? Мы все более отчетливо понимаем, что бумага уступает место электронным носителям, книгопечатание (типографские станки) теряют свое значение, а скорость распространения и тиражирования информации увеличилась в миллионы (если не миллиарды) раз! Книгопечатание и бумажные технологии достигли пределов своего роста, так как объемы производства огромны и значительно превышают возможности по хранению. При этом огромное количество бумажных единиц хранения могут в принципе даже не найти своего читателя.
Исследователи, занимающиеся изучением новейшей истории, уже начинают волноваться. Они понимают, что мир исторической науки меняется стремительно. Объем исторической информации (в форме текстов, фотографий, видео и пр.) возрос многократно. Как изучать историю XXI века, какие исторические источники использовать и как их обрабатывать – эти вопросы уже сейчас приобрели актуальность для многих специалистов в области философии, теории и методологии исторического знания.

Однако информационная революция конца ХХ века, связанная с появлением и распространением Интернет-технологий, является глобальным вызовом не только для историков, но и для всех исследователей. Объем научной информации все больше и больше возрастает, знакомиться с новейшими достижениями становится все сложнее, меняется форма и способы защиты авторства и прав интеллектуальной собственности, – все это только краткий список проблем. От того кто, где и когда найдет оптимальные решения этих проблем, зависит будущее и перспективы целых стран и народов. Это не громкие слова. У нас есть исторический пример тех стран и народов, которые опоздали с внедрением книгопечатания и оказались на периферии современной цивилизации. Нечто подобное мы наблюдаем и в наше время… Именно поэтому я убежден, что новой культуре исследований и научных публикаций необходимо уделять пристальное внимание, готовить молодые поколения отечественных специалистов к новым информационным условиям, в которых им предстоит жить и работать.

– Что, по вашему мнению, могло бы привлечь молодежь к активной исследовательской деятельности в России?

– Старинная русская мудрость гласит, что насильно мил не будешь… Нельзя молодежь привлечь в науку какими-либо мерами или стимулами.

Исследовательская деятельность – это в первую очередь внутренняя потребность человека в поиске ответов на те вопросы, которые его/ее волнуют. Эта потребность дается от рождения, генетически, а потом прививается и развивается в процессе воспитания и обучения. Поэтому все предложения по «привлечению» молодежи к исследовательской деятельности через увеличение денежного довольствия и решение материальных проблем не приведут к достижению положительных результатов, а только наполнят исследовательские институты и вузы псевдоисследователями, которых будут «мотивировать» материальные блага. Примеров такого сценария в истории немало.

Вместе с тем, необходимо понимать историю развития науки в ее динамике. Несколько столетий назад человеку достаточно было иметь незначительный набор инструментов или приборов (многие из которых можно было сделать самостоятельно), чтобы проводить эксперименты или изучать какие-либо научные вопросы, а результаты исследований либо скрывались, либо публиковались небольшими тиражами. В наши дни оборудование стало дороже в сотни и тысячи раз, а обмен научной информацией ускорился в миллионы. Таким образом, для активной исследовательской деятельности необходимо: а) наличие молодых людей, которым интересны научные вопросы, желающих искать ответы на эти вопросы, б) инфраструктура, позволяющая решать научные задачи и находить ответы.

Первая задача решается в процессе школьного обучения. Именно поэтому необходимо значительно увеличить финансирование общеобразовательных учреждений (оплата труда учителей и развитие материально-технической базы), чтобы в школах люди хотели и могли творчески работать, не думая постоянно о материальных проблемах своей семьи. Кроме того, необходима последовательная государственная политика по развитию системы выявления и поддержки талантливой молодежи, основные элементы которой у нас в стране присутствуют и развиваются – олимпиады, конкурсы и пр. Однако у нас до сих пор слабо развито взаимодействие организаторов многих школьных олимпиад (конкурсов) с высшими учебными заведениями и научными центрами, способными содействовать талантливым детям в их творческом поиске и в дальнейшей научной карьере.

Вторая задача решается только при условии решения первой, то есть только при наличии исследователей, которым исследовательское оборудование необходимо для их экспериментов и научных поисков. В противном случае любые закупки научного оборудования только увеличивают количество «металлолома» в стенах вузов и НИИ. Поэтому любые инвестиции в научную инфраструктуру должны осуществляться не по принципу – «хотим такую же игрушку, как у тех там», а от потребностей конкретных исследователей, решающих четко поставленные задачи. Для определения этих потребностей необходим диалог между «распорядителями ресурсов» и исследователями… Думаю, что не стоит говорить о том, как у нас обстоят дела с этим вопросом и по линии министерств-ведомств, и в большинстве вузов-НИИ.

– Как еще, помимо существующих программ поддержки, государство могло бы помочь современным российским специалистам в их профессиональной деятельности?

– Если вы имеете в виду специалистов-исследователей, то, на мой взгляд, в России сейчас уже заложены основы для их активной и продуктивной деятельности. Идет активный процесс по модернизации нормативно-правовой базы в области регулирования научно-исследовательской деятельности, создаются технопарки и «инкубаторы», формируются центры коллективного пользования, создаются онлайн-библиотеки. Однако эти «программы поддержки» очень часто производят впечатление «потемкинских деревень», действий ради отчетов, без наличия понятной модели организации научно-исследовательской деятельности в ближайшей и долгосрочной перспективе.

В результате государственные меры сталкиваются с высоким уровнем традиционализма и консерватизма научного сообщества, которое критически относится к происходящим изменениям и не стремится активно использовать имеющиеся и открывающиеся возможности в своих профессиональных интересах. До сих пор мы повсеместно сталкиваемся с советской системой управления научно-исследовательскими процессами, где все надежды связаны с бюджетным финансированием, а в основе организации научного труда – плановые и количественные показатели.
Главная проблема большинства российских научных и научно-образовательных центров – отсутствие квалифицированных управленческих кадров, знакомых с практическим опытом работы иностранных исследовательских центров, свободно владеющих современным российским и международным законодательством в научной сфере, использующих финансовые инструменты рыночной экономики и способных на мировом уровне организовывать научно-исследовательскую деятельность.

Поэтому государство должно сформировать конкурентоспособную на мировом уровне модель организации и развития научно-исследовательской деятельности в России и объяснить ее принципы исследовательскому сообществу, а главное – уделять самое пристальное внимание подготовке и отбору управленческих кадров.

– В последнее время в России всё чаще высказывают обеспокоенность явлением, которое получило название «утечки мозгов». По-вашему, как следует взаимодействовать с исследователями всех возрастов за рубежом? «Забыть» про них, пытаться привлечь на Родину?

– Эту обеспокоенность в России высказывают с того самого момента, когда рухнул железный занавес и многие высококвалифицированные специалисты стали уезжать для работы и жизни в другие страны. Мне эта проблема в принципе непонятна, так как я убежден, что в свободной стране человек имеет право выбирать себе место жительства и работы. Если исследователь считает, что он не может реализовать свои планы в России, то он может это сделать в другой стране. Я лично знаю многих молодых людей, которые занимаются наукой за рубежом, но при этом они остаются русскими людьми и продолжают любить свою родину. В истории нашей страны мы знаем сотни примеров, когда отечественные ученые совершали свои открытия и изобретения за пределами отеческой земли. Однако имеются люди, которые принципиально ненавидят Россию, хотят быть гражданами других стран. Разве в российских интересах удерживать таких людей и поддерживать их в каком-либо формате?

Насколько нам принципиально, чтобы гражданин Российской Федерации совершал свои научные исследования именно на территории России? А если он – отечественный исследователь – работает в Москве (Твери, Рязани, Грозном), но в исследовательском подразделении акционерного общества, контрольный пакет акций (или 100% акций) которого принадлежит иностранному гражданину? Другой вариант – иностранный ученый работает в акционерном обществе, принадлежащем России или ее гражданам. Мы можем это назвать притоком «иностранных мозгов» в Россию?
Проблема в том, что мы до сих пор живем прошлым и пользуемся устаревшими понятиями, а для модернизации и развития России нужно жить даже не настоящим, а будущим! Важнее обращать внимание на то, кто становится автором тех или иных изобретений и открытий, кому принадлежат права и т.п. Попытки «сохранить» были оправданы в период экономической депрессии 1990-х, но теперь сохранение начинает напоминать консервацию, а (биологи меня пусть поправят) любой законсервированный продукт рано или поздно сгниет и протухнет. Убежден, что пришло время генерировать и создавать, используя те ресурсы, которые удалось сохранить, и приобретая новые.

«Мозги» – это не нефть и газ, не сталь или золото. Их нельзя перелить, насыпать, увезти или привезти. «Мозги» неразрывно связаны с их носителем – человеком. Поэтому для нашей страны важно, чтобы гражданин чувствовал себя комфортно и безопасно в России, хотел жить и работать на родине.

– Как отмечают эксперты, отечественная историческая наука отстала от основного западного течения, где изучается философия, психология, социология истории. Как вы оцениваете современные подходы к курсам истории и обществознания в российской школе?

– Историческая наука в нашей стране – разная, очень разнообразная и иногда даже более смелая в своем теоретическом поиске, чем у наших зарубежных коллег. Проблема в том, что отечественную историческую науку долгие годы сжимали в тисках марксистско-ленинской идеологии, она варилась и кипела в собственном изолированном котле практически без стравливания пара. И теперь, в последние 20 лет, мы наблюдаем процессы, которые хорошо знакомы физикам. Достаточно однородное «тело» исторической мысли взорвалось, и оно разлетелось на множество больших или малых осколков. Многие профессиональные историки остались верны своим взглядам, другие стали изучать запрещенный ранее зарубежный опыт и присоединились к тому или иному направлению, некоторые погрузились в изучение опыта дореволюционной исторической науки и нашли новые основы для своей исследовательской деятельности, а некоторые до сих пор находятся в состоянии духовно-психического стресса…

Хаос, наступивший в исторической науке после большого идеологического взрыва конца 1980-х годов, постепенно уступает место новым контурам исторической мысли современной России. В этом отношении учителя истории и методисты в российской школе работают в крайне сложных условиях. Огромное значение имеет личный опыт и квалификация.

– Вы долгое время занимались исследованием мирового опыта по разработке учебных материалов и экспертизе научно-методического содержания учебников по истории, сами являетесь автором ряда учебных пособий по истории России. Как вы думаете, можно ли и нужно ли сравнивать уровень зарубежных и отечественных учебников, чему нам стоит поучиться у коллег, а что является нашим бесспорным конкурентоспособным преимуществом?

– Вы знаете, я не смогу ответить на этот вопрос в рамках небольшого интервью. Десятки исследований проводятся на эту тему, множество конференций фокусируются на проблеме учебников по истории, как в России, так и за рубежом, комиссии разных уровней заседают и делают свои рекомендации. Если кратко, то сравнивать уровень не только нужно, но и необходимо, а обмениваться опытом – исключительно важно. В нашей стране традиционно сохраняется высокая степень государственного участия в процессе подготовки и распространения учебной литературы. Отношение к этому фактору зависит от мировоззренческих взглядов. В целом же можно уверенно констатировать, что в нашей стране идет бурное развитие учебного книгоиздания, улучшается качество полиграфии, совершенствуется научная и методическая составляющая.

– В докладе, подготовленном Общественной палатой РФ «Образование и общество: готова ли Россия инвестировать в свое будущее», о состоянии гуманитарного образования говорилось следующее: «В результате многолетней изоляции советской социальной и гуманитарной науки сегодня наше образование в этих областях во многих отношениях отстает от уровня, достигнутого в лучших университетах развитых стран». Среди проблем называется отсутствие формализованности социальных наук в России, говорится, что прерывается академическая традиция, не возникают научные школы, происходит интеллектуально-культурная деградация… Действительно ли состояние гуманитарных наук в России настолько упадочно? Как вы прокомментируете это заявление?

– Я полностью согласен с мнением, что проблема нашей страны заключается в гуманитарной составляющей, которая формируется благодаря образованию и информационным потокам в средствах массовой информации. Однако считаю, что уровень нельзя сравнивать по неким процентам и индексам цитирования. Дело в том, что гуманитарное образование нацелено в первую очередь на собственных граждан. Поэтому неудивительно, что основная масса научной и учебной литературы производится на русском языке и не попадает в западные системы учета, рейтингования и цитирования.

– Что необходимо предпринять для преодоления данной проблемы?

– Время лечит… Убежден, что даже в условиях недостаточного внимания к гуманитарным наукам на государственном уровне, гуманитарные науки в нашей стране развиваются и будут развиваться. В современных условиях исключительно важно, чтобы профессиональное сообщество исследователей-гуманитариев преодолело последствия Великого идеологического взрыва конца 1980-х, сформировало общие подходы и представления, окончательно ликвидировало свою изоляцию от остального мира и вышло на новые рубежи. Очевидно, что будущие перспективы гуманитарного знания заключаются в его многообразии и разнонаправленности, но должны быть сформированы общие правила, сформулирована исследовательская этика по отношению к себе и к своим коллегам. В этом отношении государство может и должно определить стратегические направления в гуманитарном знании, которые должны быть нацелены на формирование позитивного образа страны, совершенствование институтов гражданского общества, воспитания граждан в уважительном отношении к своей Истории и т.п.

– Оправдывает ли себя единый государственный экзамен по истории? Каким, по-вашему, должен быть оптимальный формат проведения выпускного/ вступительного экзамена?

– Думаю, что оправдывает, когда мы говорим о том, что необходим некий «контроль качества» образования. Другое дело, что на практике формирование заданий и организация процесса проведения ЕГЭ вызывает критику с разных сторон. В результате мы нередко встречаем задания низкого научно-методического качества, а процедура проведения и оценки экзамена также оставляет желать лучшего. Многие содержательные проблемы ЕГЭ по истории будут сохраняться до тех пор, пока профессиональное сообщество историков в нашей стране не решит ряд философских и методологических проблем.

Мы должны помнить, что история – это одна из немногих наук, которая имеет свою музу. В этом отношении история как наука очень близка к искусству и творческим профессиям. Тестированием можно проверить общий уровень знаний, но достаточно сложно оценить творческий потенциал молодого человека. ЕГЭ по истории и его результаты в существующем формате очень часто не могут быть основанием для использования в качестве вступительного экзамена.

– Вузовские преподаватели отмечают, что способность к мышлению у новых поколений студентов, только окончивших школу, действительно, заметно снизилась. Что необходимо предпринять: новые ли учебники разрабатывать, учителей готовить по-другому, чтобы переломить столь тревожную ситуацию?

– Я бы не стал драматизировать положение дел и обвинять ЕГЭ по истории. В исторической ретроспективе можно смело утверждать, что конфликт поколений всегда был и будет. В этом отношении «новые поколения студентов» – другие, не такие как поколения их родителей.

В наше время люди все в меньшей степени получают знания из книг, а «переваривают» информацию из средств массовой информации и Интернета. «Новые поколения» все реже пишут тексты от руки, но все чаще используют клавиатуру компьютера. Многие вузовские преподаватели чувствуют, что молодежь – другая и смотрит на многие вещи иначе, чем предыдущие поколения. Имея огромные информационные массивы, в повседневной жизни намного важнее становится навык поиска и анализа информации, а не ее запоминания. Хорошо это или плохо? Одни считают, что хорошо, а другие видят в этом конец времен… В любом случае история продолжается, и главное, чтобы молодые поколения россиян понимали значение образования, квалификации и профессионализма. Хотя бы для того, чтобы быть конкурентоспособными на рынке труда.