Где наука расставит акценты?

Постановление Правительства Российской Федерации от 9 апреля 2010 года № 218 «О мерах государственной поддержки развития кооперации российских высших учебных заведений и организаций, реализующих комплексные проекты по созданию высокотехнологичного производства», разработка Минэкономразвития РФ проекта стратегии «Инновационная Россия-2020» подтверждают, что внимание государства к развитию научной деятельности возрастает. При этом основополагающие документы задают долгосрочные ориентиры развития инновационной деятельности, что не может не вызвать вопросы о будущем отечественной науки. По этому поводу размышляет заведующая сектором экономики науки и инноваций Института мировой экономики и международных отношений РАН, доктор экономических наук Ирина ДЕЖИНА.

– Развитие инновационной экономики страны невозможно без содействия научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам со стороны государства и бизнеса. Как в течение последних десятилетий менялись тенденции финансирования НИОКР в России? И обнадеживает ли вас в этом финансовом контексте будущее российской науки, учитывая уже обозначенные в федеральном бюджете цифры?

– Вопрос о финансировании науки не такой простой и одноплановый. Широко известно, что после распада СССР был кризис, в том числе и в науке, бюджетное (государственное) финансирование сократилось многократно, но ведь других источников поддержки науки в СССР не было. И это огромная проблема, поскольку кризис бюджетного финансирования ничем не мог быть компенсирован.

Затем было сложное и тяжелое время. К 1995 году в некоторых статьях констатировалось, что российская наука в коме, потому что радикально ничего не менялось: финансирование от бизнеса было незначительным, организационная структура науки оставалась прежней, принципы финансирования исследований – тоже. Даже если бы прирост бюджетных средств был более щедрым, это не спасло бы ситуацию в отсутствии серьезных структурных и институциональных изменений.

Но, несмотря на все алармистские статьи, поток которых не прекращается последние двадцать лет, наука жива, а некоторые ее представители даже процветают.

Наука стала очень разной, в ней произошло расслоение, как и во всем российском обществе.

Однако если сосредоточиться на проблеме сугубо финансовой и бюджетной, то с 2002 года начался прирост бюджетных средств на исследования и разработки. Правда, произошедший обвал трудно было компенсировать, и поэтому сфера науки так и оставалась малобюджетной и теряющей кадры. В настоящее время планируемые ассигнования на исследования и разработки из средств федерального бюджета постоянно растут, появились элитные группы получателей бюджетных средств: например, федеральные и национальные исследовательские университеты, лаборатории, создаваемые по мегагрантам, фонд «Сколково», а также приоритетные области – в частности, оборонные исследования, объем финансирования которых к 2014 году должен превысить финансирование гражданской науки.

Серьезная проблема в области финансирования состоит в том, что в России ситуация кардинально отличается от стран с развитой наукой и инновациями: там на долю бюджета приходится 30-40 процентов внутренних расходов на исследования и разработки и 60-65 процентов финансируется бизнесом. В России доля бюджета сейчас близка к 70 процентам – она выросла за последние несколько лет. Это говорит о том, что бизнес мало финансирует НИОКР, и его расходы на эти цели практически не растут. А значит, не слишком хороши дела в области прикладных исследований, разработок, что раньше называлось отраслевой наукой.

Так что будущее российской науки действительно не слишком обнадеживает, однако не потому, что из бюджета денег не дают. Проблема в том – кому дают, как и на каких условиях. Это первое. А второе – в стране нет современной системы финансирования исследований и разработок, когда основные затраты – со стороны бизнес-сектора. Если нет интереса к результатам науки, куда наука движется? Кому она нужна? Военно-промышленному комплексу?

– Ирина Геннадиевна, как бы вы оценили, куда все-таки ведут тенденции в трансформации организации российской науки? А именно, на что будет поставлен основной акцент – на академическую науку или университетскую как главного производителя российского научного продукта?

– Анализ тенденций последних лет позволяет с большой долей уверенности говорить о том, что основной акцент сделан на развитие университетской науки. Перед университетами, особенно элитными, поставлены две основные и в каком-то смысле почти взаимоисключающие задачи – стать центрами фундаментальных исследований в стране и одновременно заменить собой исчезнувшую прикладную науку. В университеты в последние годы вбрасываются огромные средства, они становятся участниками единой программы фундаментальных исследований, которая в настоящее время формируется в рамках государственной программы развития науки и технологий. В университетах активно обновляется исследовательская инфраструктура, для них проводятся специальные конкурсы и выделяются средства для поддержки связей с промышленностью, коммерциализации результатов исследований и разработок. Последние четыре года – необычайно интенсивные с точки зрения роста разнообразия мер государственной поддержки вузов.

– Создание благоприятных условий для занятия научной деятельностью непосредственно влияет на отраслевой, количественный, качественный и возрастной состав вузовских научных кадров. Какая динамика прослеживается в этом вопросе?

– Изменение кадровой структуры и динамики – длительный процесс. Реализация специальных мер по поддержке университетов не может быстро сказаться на кадровой ситуации настолько, чтобы это было видно по общим данным статистики. Быстро можно купить оборудование или сделать ремонт, а вот переучить кадры – так чтобы они и преподавали по-современному, и по-английски могли читать, писать статьи и учить студентов, чтобы занимались своевременными научными исследованиями, могли работать по заказам в срок и в соответствии с поставленными задачами, – это сложно. Требуется очень много времени и, может быть, смена поколений. И это при том, что относительно возрастной структуры ситуация действительно критическая, гораздо критичнее, чем с финансированием: пожилые ученые и преподаватели скоро массово начнут уходить, среднее поколение – причем почти на двадцатилетнем интервале (35-55 лет) – трудится в основном не в науке или в науке зарубежных стран, а молодежь приходит в науку уже не слишком хорошо подготовленная. В этом сказывается стагнация системы высшего образования, которая продолжается в течение длительного времени. Конечно, были и остаются особенные университеты, а в них – особенные преподаватели и ученые, но это все становится более и более штучным. Так что при такой «основе» ожидать быстрой отдачи от научно-педагогических кадров нельзя.

– Постановление Правительства РФ от 9 апреля 2010 года, № 218 своей конечной целью ставит упрочение связи науки – главным образом вузовской – и производства за счет дополнительного финансирования. Какие наиболее интересные, на ваш взгляд, результаты получены в ходе реализации этого постановления? Какие узкие места выявила реализация этого проекта во взаимодействии между системой ВПО и реальным сектором производства? И удалось ли по итогам проекта найти эффективные модели такого взаимодействия для переноса в будущем на всю систему ВПО?

– Могу лишь отчасти ответить на эти вопросы, поскольку работы по постановлению №218 еще не завершены и об итогах говорить рано. Тем не менее можно выделить некоторые тенденции, общие проблемы и предварительные эффекты. Мои оценки основаны исключительно на личных наблюдениях, поскольку я принимала участие в интервьюировании представителей вузов и компаний – участников проектов по постановлению №218. Основные проблемы проявились преимущественно со стороны вузов. Некоторые из них были предсказуемы: например, такие как изолированность вузов от реальных потребностей компаний в инновационной сфере, дефицит различных кадров, которые могли бы работать по контрактам с компаниями – конструкторов, технологов, управленцев-менеджеров. Кроме того, представители технических вузов отмечали, что в советское время они привыкли работать по заказам ВПК, где требовалось создать единичное изделие. В работах по постановлению №218 должна быть серийная продукция – это совершенно иная задача. Наконец, обе стороны – компании и вузы – жаловались на избыточную отчетность, которую требуется предоставлять в Минобрнауки, но это классическая жалоба, характеризующая не специфику данного постановления, а министерскую систему проведения конкурсов и отчетности по ним.

Приятным открытием было то, что при реализации данной меры – финансирования проектов НИОКР, выполняемых в вузах по запросу и под задачи компаний, – проявился целый ряд положительных эффектов, которые можно назвать косвенными, поскольку заранее их никто не планировал получить. Во-первых, усилилась ориентация коллективов вузов на решение задач, в которых заинтересован бизнес. Во-вторых, расширились контакты компаний с вузами, и в ряде случаев стали даже формироваться консорциумы, куда входят несколько вузов и совместно работают над решением задач в интересах бизнеса. Это в свою очередь свидетельствует о формировании устойчивых связей между наукой и бизнесом. Наконец, в-третьих – и это очень важный эффект, – некоторые компании проявили интерес к разработке учебных курсов или даже целых направлений подготовки студентов.

– Степень научной активности непосредственно зависит от инновационной активности производства. Заметно ли стремление компаний – как государственных, так и частных – инвестировать денежные средства в научно-исследовательскую деятельность вузов? Или на них пока воздействует только административный ресурс государства в виде «принуждения к инновациям», как охарактеризовал это недавно премьер-министр РФ Д.А. Медведев?

– На мой взгляд, не наблюдается огромного стремления компаний инвестировать денежные средства в научно-исследовательскую деятельность вузов. Административный ресурс – это действительно главный и мощный рычаг, однако он не может быть эффективным в долгосрочной перспективе. Рано или поздно компании начнут приспосабливаться к тому или иному способу «принуждения» и найдут для себя решения, которые позволят соблюдать форму. Но содержание будет теряться, и потому ситуация – усугубляться. Однако описанное выше – это усредненная картина. Есть отдельные компании, в основном средние, проявляющие интерес к инновационной деятельности и к финансированию НИОКР, а также отдельные отрасли, где растет потребность в инновациях. Я бы отнесла к ним отрасли ВПК, а также ресурсодобывающие отрасли, где компании вынуждены ориентироваться на мировой рынок, а значит – на его технологические стандарты.

– В июне этого года был утвержден, наконец, Примерный перечень критериев общероссийской системы оценки эффективности деятельности вузов. Значительный блок критериев (почти два десятка показателей) касается научно-исследовательской деятельности: начиная от количества цитирования в Web of Science до доходов вуза от НИОКР и объектов интеллектуальной собственности и т.п. Как бы вы оценили эти критерии в целом: адекватные, чересчур жесткие, или, напротив, недостаточные в каких-то аспектах? Какие из них могут представлять для вузов наиболее серьезные трудности в плане соответствия критериальным значениям? И насколько новые критерии способны изменить положение в вузовской науке в дальнейшем?

– Большое число количественных критериев – это, как правило, создание лишней работы для вузов, поскольку реальная оценка деятельности происходит на основе небольшого набора ключевых показателей и дополняется экспертной оценкой, проходящей в форме визитов в вузы, проведения интервью с ключевым персоналом, ведущими учеными и преподавателями.

Наиболее серьезные трудности для вузов может представлять достижение именно показателей результативности научной работы, потому что только немногие могут позволить себе специальные меры: например, такие как поощрение публикационной активности в виде доплат за публикации в зарубежных научных журналах, индексируемых в мировых базах данных (Web of Science, Scopus).

Однако количественные показатели как цель – это всегда опасно выхолащиванием смысла. И, как правило, можно найти способы «нарастить» нужный показатель: скажем, путем включения в какие-то проекты ученых из научных организаций, имеющих высокие показатели публикационной активности и цитирования, – и таким образом отчитываться «по валу», демонстрируя значительно возросшую научную продуктивность преподавателей вузов.

Введение показателей имеет свои плюсы и минусы. Минусы я уже фактически назвала, а плюсы – это привлечение внимания к определенным аспектам работы вузов, задание некоторых ориентиров, к которым нужно стремиться и, соответственно, менеджменту вузов перестраивать свою работу.

Положение в вузовской науке не может измениться только заданием критериев. Необходимо изменение общих условий работы, в том числе в организации преподавательского процесса (сокращение числа лекций в пользу самостоятельной работы студентов, семинаров и дискуссий), обязательное чтение лекций по современным проблемам науки – не местной, а мировой, изменение параметров мобильности, включая внутреннюю, и целый ряд других.

– Вопрос сложный, но на всякий случай зададим и его. Речь о реформе ВАК, которую сегодня весьма критикуют с разных сторон. Могли бы вы как-то прокомментировать эту проблему?

– Проблема присуждения ученых степеней действительно очень непростая, особенно в условиях нашей страны, где сохранилась двухступенчатая система «кандидат наук – доктор наук». Переводить данную систему на аналог зарубежных Ph.D. не так просто в силу разного рода факторов, в первую очередь социальных. Вторая проблема также связана с копированием зарубежного опыта и касается передачи права присуждения ученых степеней в вузы и научные организации. При слабости науки во многих вузах такое организационное решение может привести к дальнейшему обесцениванию ученой степени кандидата наук. На основе своего опыта могу с сожалением констатировать снижение уровня кандидатских работ – по большому счету сейчас защищается немало диссертаций, которые в советское
время не дотягивали бы даже до уровня студенческой дипломной работы. Когда идет вал слабых текстов, постепенно снижаются планки требований, это усугубляется системой своеобразной круговой поруки – через взаимное оппонирование, написание отзывов, что постепенно, но верно ведет к деградации системы квалификационных работ. А кандидатская – это и есть, по сути, квалификационная работа, показывающая, что человек имеет определенные навыки и способности заниматься научной работой.

ВАК теоретически может служить барьером дальнейшему снижению качества научных работ, однако направление его «перестройки» кажется не совсем верным: привносимые в настоящее время изменения скорее направлены на бюрократизацию процесса, чем на формирование системы, обеспечивающей контроль качества работы как диссертационных советов, так и представляемых к защите работ.

– И заключительный вопрос. Значительный объем учебной нагрузки преподавателей вузов не способствует занятиям научной работой, а исключительно научная деятельность исследовательских институтов идет на убыль. Эффект Сколково ожидается только в перспективе. Какая модель «производства открытий» вам видится в идеале для российских условий? И полагаете ли вы, что предпринимаются практические шаги для достижения такой «идеальной модели»?

– Не вижу «идеальной модели» не только в России, но и нигде в мире. Инновационные системы разных стран имеют свои «плюсы» и «минусы». Идут процессы оценки и переоценки, введения новых мер, отказа от неэффективных, то есть происходит постоянное развитие – как самой науки, форм ее организации, так и регулирования этой сферы. Одним словом, «идеальной модели» быть не может, а есть постоянное эволюционное развитие, которое государство может учитывать и соответствующим образом корректировать разными мерами научной политики. Например, в США недавно был опубликован доклад о состоянии их исследовательских университетов, в котором сделан вывод, что система начинает давать сбои, работает недостаточно эффективно, и в котором предложен ряд мер по изменению работы университетов.

Что мне кажется важным, так это определение и распространение «лучших практик», которые у нас в стране, безусловно, есть: и в организации вузовской науки, и в области кооперации академических организаций и вузов (как в науке, так и в обучении студентов), и развивающиеся практики сотрудничества науки и бизнеса. Дело в том, что «свои» истории успеха как раз учитывают специфику сложившейся системы экономического регулирования, традиций и даже менталитета, а это именно те факторы, которые, как правило, мешают успешно адаптировать зарубежные модели, со стороны кажущиеся такими эффективными и потому привлекательными.

Идеальных моделей на уровне серьезных документов, как мне кажется, не выстраивается, и это хорошо, потому что лучше всех идеальных моделей – система продуманных шагов. Попытки выстроить такие шаги, осуществить проекты, которые бы сделали нашу инновационную систему более эффективной, предпринимаются постоянно. Далеко не все из них хороши и действительно продуманы, однако можно скорее говорить о кипучей деятельности государства, чем о его бездействии, особенно применительно к последним двум годам, когда было инициировано сразу несколько значимых и недешевых проектов.

Последнее, что хотелось бы упомянуть в контексте обсуждаемой проблемы. Развитию науки во многом мешают не условия, регулирующие собственно научную деятельность, а общее экономическое регулирование в стране и несогласованность интересов основных стейкхолдеров по вопросам развития науки и инноваций.