Вехи развития образования

Летом 2015 года журналу «Аккредитация в образовании» исполнится десять лет. Для коллектива редакции это серьезный рубеж, который удалось взять в большей степени благодаря именно вам, наши читатели, партнеры, коллеги.

Благодарим вас за интерес, доверие, сотрудничество и приглашаем к участию в новом разделе «Реформы: десять лет пути». Этот цикл публикаций мы решили приурочить не только к важной для нас дате. Прошедшее десятилетие стало периодом кардинальных изменений для всей системы образования России. Давайте оценим его результаты вместе: что удалось, что осталось пока мечтой? Какой должна и может стать следующая «десятилетка»?

Приглашаем к разговору на эту тему руководителей, педагогические коллективы, которые являлись героями наших первых публикаций. Что за эти годы изменилось именно у них, в стенах альма-матер? Также будем рады диалогу с теми, кто непосредственно формировал и продвигал образовательную политику страны, возглавляя федеральные органы исполнительной и законодательной власти, авторитетные экспертные, общественные и профессиональные организации.

Не дай бог жить в эпоху перемен… Неловко приводить древнее китайское высказывание, приписываемое Конфуцию, – настолько часто оно цитируется, но большие перемены обществу даются нелегко. А о том, насколько труднее проводить реформы, зачастую окруженные недовольством, молвой и кривотолками, могут сказать только сами реформаторы.

Владимир ФИЛИППОВ, несомненно, принадлежит к их числу. С 1998 по 2004 годы он возглавлял Министерство образования России. И один только перечень кардинальных изменений, проведенных или начатых в тот период, мог бы занять журнальную страницу: компьютеризация школ, разработка новых стандартов всех уровней образования, введение профильной старшей школы, оптимизация сети сельских школ и программа «Школьный автобус», перевод школ в статус юридических лиц, перевод заработной платы учителей с муниципального уровня на уровень субъектов РФ, разработка нормативно-подушевого финансирования, создание попечительских советов, введение ЕГЭ, целевого приема в вузы, введение социальных и академических стипендий, вхождение страны в Лиссабонскую конвенцию и Болонский процесс, переход на многоуровневую систему «бакалавр – магистр», применение системы зачетных единиц и прочее, прочее, прочее.

Причем показательный случай: коллектив Российского университета дружбы народов, «отпустив» тогда своего ректора на министерский пост, обратно ждал только его же.

И вновь, спустя десятилетие, судьба вручила ему сложнейшую задачку, и опять без права заранее «подсмотреть ответы» – навести порядок в системе научной аттестации. Причем оставаясь и ректором, и преподавателем, и ученым-исследователем… Впору признать, что многогранность и уравнения со множеством неизвестных – понятия для этого человека не только математические, но и жизненные.

Шапка Мономаха

– Владимир Михайлович, в 2000 году по вашей инициативе как министра образования РФ впервые после двенадцатилетнего перерыва состоялся Всероссийский съезд работников образования с участием пяти тысяч делегатов. Будь такой съезд сегодня, какие бы вопросы первостепенной важности для всего образования и высшей школы, в частности, вы внесли бы в повестку дня?

– Необычность ситуации тех лет заключалась в том, что началась иная эпоха, открылась новая страница истории страны. Съезд работников образования, собравшийся после многолетнего перерыва, фактически впервые в новой России, ставил перед собой не совсем привычную задачу. В отличие от партийных форумов, откровенно диктовавших делегатам направления развития общества, на съезде самым главным было – услышать мнение руководителей образовательных учреждений, лучших педагогов по всему комплексу накопившихся проблем в системе образования, от дошкольного до высшего, и определить приоритеты и направления развития на ближайшее десятилетие.

Проблем накопилось немало, а власть в 90-е годы прятала голову в кусты и боялась идти на встречу с учителями, одна только задолженность по выплате заработной платы создавала гнетущее настроение. С В.И. Матвиенко мы пришли в правительство в сентябре 1998 года, через три недели после августовского дефолта, и по усыпанной красными флажками карте России практически ежедневно работали с райцентрами страны, где не платили вовремя зарплату врачам или учителям. Поэтому Валентина Ивановна, в сентябре 1999 года услышав от нас предложение о проведении съезда работников образования, воскликнула: «Вы с ума сошли?! Еще долги перед учителями по зарплате, долги перед вузами по коммуналке, в стране правительство за правительством меняется. Вас там сметут! Идите и еще раз все взвесьте».

Взвесив ещё раз все за и против, в итоге пришли к выводу – съезду быть! Самым важным, несомненно, был подход к его проведению. Не чтение нотаций-новаций – в ответ мы бы услышали: «А вы знаете, в каких условиях приходится работать?», – не убаюкивание, а честный разговор с педагогами.

Высокое предназначение съезду придавало его проведение не где-нибудь, а в Кремле. Интригой становилось и то, что 31 декабря 1999 года Б.Н. Ельцин ушел в отставку, и дни проведения съезда стали первыми рабочими днями и.о. Президента РФ В.В. Путина. Он, конечно, пришел на встречу и как бывший премьер-министр, прекрасно знающий проблемы школы, в выступлении определил тренд социальной ориентированности своей политики – в отличие от ярко выраженной либерализации общества на предшествующем этапе.

С самого начала В.В. Путин заявил себя социально ориентированным руководителем, в том числе и в вопросах социальной и моральной поддержки учителей. Уже на съезде он поддержал и вскоре издал указ о восстановлении упраздненного Б.Н. Ельциным почетного звания «Народный учитель Российской Федерации», тем самым дав понять педагогам, что общество должно высоко ценить настоящих Учителей.

На съезде обсуждалась, а через полгода была принята Национальная доктрина образования до 2025 года. Владимир Владимирович Путин подержал её. Помню, вопрос вызвал лишь огромный срок. «Процесс образования ребенка, от дошкольного до высшего и послевузовского, – ответили мы, – охватывает около пятнадцати-двадцати лет, и родители уже сейчас должны знать о перспективах учебы своих детей». И В.В. Путин поддержал принятие Национальной доктрины образования.

После выступлений в Кремле региональных министров образования, президента Российского союза ректоров В.А. Садовничего, председателя Союза директоров учреждений СПО В.М. Дёмина обсуждение наболевших вопросов продолжилось в течение двух дней по секциям, где уже конкретнее определялись пути решения проблем, озвученных на пленарных заседаниях.

В этом и заключается значение съезда – были достаточно точно сформулированы проблемы, причем в основном самим педагогическим сообществом, и проанализированы основные направления движения. Формирование же технологий типа ЕГЭ или иных механизмов в дальнейшем уже должно было происходить на уровне министерства, путем детального обсуждения на узкопрофильных конференциях.

– Не можем не спросить о ходе реализации Болонского процесса в России, к которому наша страна официально присоединилась в 2003 году, а вы как министр были одним из убежденных сторонников. Как полагаете, сейчас, спустя одиннадцать лет, какие общие идеи пошли однозначно на пользу отечественной высшей школе? Что реализуется не очень удачно? Какие актуальные задачи воплощения положений Болонского процесса стоят перед вузами сегодня?

– Западные страны и Россия неслучайно пришли к Болонскому процессу, на это их подвигла социально-экономическая ситуация. В условиях перехода к массовому высшему образованию и при отсутствии многоуровневой системы «бакалавр – магистр» все студенты должны были учиться по пятилетней системе, что не соответствовало требованиям рынка труда. Возник вопрос: зачем всех учить одинаково, если один специалист пойдет в науку, второй – выберет педагогическую стезю, третий – отправится на производство? Всем нужны разные траектории.

Кроме того, в условиях массового высшего образования многие молодые люди использовали практику многолетней учебы в вузах. Когда ректору Римского университета Ла Сапиенца был задан вопрос о количестве студентов, он ответил: «около 150 тысяч, плюс-минус 20 тысяч». Ни в одном российском университете, кроме МГУ, не училось более 20 тыс. студентов, а здесь такой величины достигает погрешность. Получалось, что молодежь сидела за партами и не включалась в профессиональную деятельность. Европе пришлось дать зеленый свет Болонскому процессу.

Реализовали его, кстати, европейские страны несколько хуже России, прибегнув к схеме «3+2». Три года ведется подготовка бакалавра и еще два – подготовка магистра. Изначально предполагалось, что не менее 50 процентов бакалавров после завершения учебы уйдут на рынок труда, но жизнь показала, что подготовить специалиста с высшим образованием за три года непросто: кроме фундаментальных дисциплин, ему, как воздух, нужны практические знания, умения и навыки. В результате Европа пришла к тому, что сейчас почти 90 процентов выпускников-бакалавров идут в магистратуру, и фактически сохранился пятилетний срок обучения.

В процессе переговоров мы убедили европейских партнеров, что в России лучше ввести схему «4+2», сделав акцент на том, что в итоге бакалавр пройдет, как и в Европе, пятнадцатилетний срок обучения: 11 лет – в школе, 4 – в бакалавриате. С учетом двенадцатилетнего обучения в школах европейских стран общий срок получения знаний будет таким же. Аргумент был сочтен веским. Теперь Европа признает нашу правоту в отношении четырехлетнего бакалавриата. За четыре года действительно больше возможностей подготовить молодого человека к уровню определенной квалификации.

Для молодежи и любого рынка труда важно, чтобы человек при необходимости мог поменять свою специальность, поэтому в системе образования возникают элементы градации. В университетах Франции, например, процесс обучения начинается на факультетах наук, где в течение двух лет изучаются такие основные дисциплины, как математика, физика, химия. Потом студенты выбирают дальнейшую траекторию учебы. В России же необходимо определиться уже на первом курсе. Я сам, к слову, в молодости ошибся: поступил в РУДН на инженерный факультет и проучился два года, а когда понял, что мое призвание всё-таки – математика, с большим трудом перешел с одного факультета на другой.

Ещё большую гибкость при выборе специальности дает магистратура: после завершения бакалавриата можно выбрать место обучения по душе, есть возможность продолжить образование в другом университете по иной магистратуре. В мировой практике становится обычным явлением, когда в визитке выпускника вуза значится: бакалавр одних наук, а магистр – других. Ещё выше котируются выпускники, ставшие бакалаврами одного университета и магистрами другого. К этому в России в достаточно массовом порядке пока не пришли, но выбор магистратуры после дающего общую фундаментальную подготовку бакалавриата уже реализуется, что позволяет молодежи точнее сориентироваться в выборе профессии.

– В продолжение предыдущего вопроса… Вы инициировали создание в РУДН кафедры сравнительных образовательных политик, которая получила статус кафедры ЮНЕСКО. Скажите, пожалуйста, каков на сегодняшний день главный тренд изменений и реформ в международном образовательном пространстве? Какие основные вопросы дальнейшего развития решаются на передних фронтах различных национальных систем образования?

– Нельзя утверждать, что образование в одной стране лучше, чем в другой, в крайнем случае можно сравнивать только конкретные уровни и направления обучения. Давайте вспомним СССР. В области математики, физики, химии мы были впереди планеты всей. Но признавал ли мир советских историков, филологов и других гуманитариев?

Прежде всего, кафедра изучает политики по уровню образования. Во-вторых, этот анализ рассматривается с точки зрения экономики образования, его финансирования, содержания, обеспечения кадрами. Как, например, в разных странах обеспечивается определенный уровень образования: за счет родителей или государства? В целом судить об образовательной политике нельзя, можно говорить конкретно только о каком-то уровне образования, о содержании, экономике или управлении в сфере образования.

Конечно, в мире есть общая тенденция: в 2000 году в Дакаре под эгидой ЮНЕСКО и ООН была проведена всемирная конференция, выработавшая программу «Education for All» («Образование для всех»). Общей целью была ликвидация неграмотности на планете в основном. К сожалению, мировой финансовый кризис последних пяти-шести лет, подкосив частный бизнес, являвшийся одним из основных спонсоров, не позволил решить проблему до конца. К общемировой проблеме относится доступность образования для девочек и женщин. Важно создание систем переквалификации «Lifelong learning» («Образование через всю жизнь») во всех странах, в том числе развитых: в Испании, Португалии, Греции, Италии немало безработных с дипломами вузов.

В системе высшего образования, конечно, должны отрабатываться механизмы практической реализации системы Болонского процесса. В июле 2009 года, когда я был президентом Всемирной конференции ЮНЕСКО по высшему образованию в Париже, было принято очень важное решение, которое ещё предстоит реализовать: гармонизировать – не координировать или вводить, а гармонизировать – все системы высшего образования в мире по аналогии с Болонским процессом. В Африке, Латинской Америке, в Арабском мире… К этому направлению развития планета уже подошла.

Многим странам предстоит произвести чисто формальные изменения, не говоря уже о содержании. Из 36 стран АТЭС, например, систему «кандидат наук» используют только две страны – Россия и Вьетнам, а мы хотим, чтобы к нам ехали аспиранты. Конечно же, они более охотно отправляются в ту страну, где смогут получить признаваемую на родине PhD. В условиях глобализации развиваются мировой рынок труда, академический рынок обменов, и в стране необходимо добиться признания того, что было изучено студентом за рубежом в рамках академического обмена, а не требовать от будущего специалиста пересдачи учебного материала, изученного за этот период в родном вузе. Поэтому важно сейчас перейти к содержательным механизмам, реально обеспечивающим такую практику.

Реформа против проформы

– Владимир Михайлович, с февраля 2013 года вы возглавляете Высшую аттестационную комиссию при Минобрнауки РФ. Все это время шло обсуждение, как нам «перезагрузить» национальную систему подготовки научных кадров. Какие проблемы оказались наиболее сложными, потребовавшими приложения максимальных усилий? Что, напротив, дается легко? Что уже удалось сделать?

– Когда-то великий немецкий философ Иммануил Кант высказал предположение о том, что два человеческих изобретения можно считать самыми трудными: искусство воспитывать и искусство управлять.

Самой существенной проблемой в системе подготовки научных кадров оказалась воспитательная. В настоящее время введен целый ряд механизмов, обеспечивающих объективность и прозрачность решений диссертационных советов, но потребуются долгие годы для решения важнейшего вопроса: качество научных работ при защите диссертаций должно подтверждать само сообщество на основе репутационной ответственности.

Научный руководитель или консультант обязан нести ответственность за уровень диссертации. Аспиранту, выходя на защиту работы, следует помнить, что в случае плагиата или низкого качества работы рухнет его престиж. Если оппоненты составляют отзыв, то они не переписывают под копирку текст, полученный от диссертанта, а оправдывают значение слова «оппонент». В ином случае защита просто-напросто превращается в подготовку к банкету.

Для борьбы с липовыми диссертациями введены определенные меры, начиная с того, что диссертации теперь нужно заранее размещать в интернете, чтобы любой желающий мог с ними ознакомиться. Десять лет на сайте министерства образования и науки в черном списке будут находиться фамилии научного руководителя, оппонента и самого диссертанта, если ВАК отклонит научную работу.

Это механизм наказания, но научное сообщество должно быть воспитано так, чтобы оно обходилось без государственного «стимула», что является наиболее сложным. В связке моральных критериев и юридических норм воздействия наиболее слабым звеном становится списывание и отсутствие жесткого запрета выдавать чужое за своё. В нашей стране с первого класса такой порядок становится обыденным, поэтому, когда дело доходит до аспирантуры, возникает вопрос: почему студенту курсовую работу можно в интернете списать, а кандидатскую диссертацию – нельзя? Где грань? И аспирант с таким же усердием принимается за знакомую с детства работу.

Начинать противодействие этой порочной практике нужно с первого класса. Выпускник РУДН, известный молодежный певец Пьер Нарцисс рассказывал, что на его родине, в Камеруне, если поймают на ЕГЭ за списыванием, по национальному телевидению опозорят всю семью.

Следовательно, надо провозгласить национальный лозунг и, начиная с детского сада, воспитывать, утверждая, что списывать – плохо, и давать списывать – тоже плохо. Для этого, несомненно, нужно, чтобы сменилось целое поколение, лет двадцать уйдет, чтобы с младых ногтей внушить всем – чужие идеи красть нельзя.

– По каким направлениям эти реформы будут происходить далее? В частности, на протяжении прошлого года высказывались инициативы, в том числе вами, и о создании объединенных диссертационных советов в регионах на базе нескольких образовательных организаций, и о возвращении к правилу защиты научной работы вне стен «своего» вуза, и о введении степеней DBA и Doctor of Public Administration. Назовите, пожалуйста, дальнейшие узловые моменты реформы: какие из этих и других инициатив приобретут реальное наполнение уже в ближайшем будущем?

– В начальный период преобразований стоит прибегнуть к двум тактическим моментам. Это, конечно, оптимизация сети диссертационных советов, поскольку их в стране явно переизбыток. По уровню многие диссоветы оказываются некачественными, поскольку судьбу научных работ решают ученые, последние три-пять лет не занимавшиеся активной научной деятельностью. Некогда они публиковали монографии и статьи, были хорошими докторами наук, но в последние годы сочли, что вправе, оставаясь не у дел, судить о работе аспирантов. Поэтому оптимизация сети диссертационных советов будет проходить в первую очередь по критериям новых высоких требований к людям, производящим оценку научных работ соискателей, – «а судьи кто?».

Вторым тактическим вопросом становится известность работ соискателя для профессионалов. Речь идет о публикациях статей не в какой-то третьестепенной литературе, а в тех научных журналах, которые читает данное профессиональное сообщество, причем не только российское, но и зарубежное. Это чисто тактические вопросы.

Есть и две стратегические задачи, которые планируется решить уже в 2015-2016 годах. Первой становится линия на повышение самостоятельности высших учебных заведений. Поначалу в порядке эксперимента – после отбора ряда вузов и научных организаций, которые будут присваивать степени доктора наук без ВАК, отвечая – и это самое главное – своей репутацией. Ответ будут держать не ВАК и не государство, а ректоры и конкретные ученые.

Вузы, которым предоставляется право присуждать научные звания, на первом этапе будут выбираться на конкурсной основе. Об их количестве можно поспорить. Приходилось слышать утверждения, что в перечне непременно должны быть медицинские, инженерные, математические, гуманитарные вузы. Но конкурс будет выстроен так, что недостаточно прослыть сильным вузом, в нем должны работать широко известные, авторитетные научные школы.

Не стоит забывать и о желании лидеров бизнеса и ряда руководителей обрести научные звания. Этот посыл планируется реализовывать на опыте мировой практики в формах DBA и DPA: Doctor of Business Administration – для бизнесменов или Doctor of Public Administration – для государственных служащих. Может быть, аналогичные степени присваивать и деятелям искусства, культуры, теологии. Когда Олег Табаков был ректором Школы-студии МХАТ, возникал вопрос: как же так, он же не доктор наук? А зачем ему быть доктором наук? Но у него могла быть какая-то другая степень, не содержащая слова «наук»: доктор искусствоведения или доктор культуры.

Мысля прежними категориями, мы загоняем себя в тупик: даже сейчас, когда введены ученые звания по научным специальностям, такого количества научных специальностей, как в России, нет нигде – их в стране 450, а в Белоруссии, например, всего-навсего 60 укрупненных, по которым присваиваются ученые звания профессора и доцента.

Теперь, когда постановлением Правительства РФ от 10 декабря 2013 года, № 1139 ученое звание присваивается по узкой научной специальности, получается, что человек является преподавателем только в этой узкой области, а другую отрасль математики или филологии преподавать уже не вправе? А по какой специальности вести защиту диссертации в условиях конвергенции наук, когда исследования проводятся, например, на стыке физики, химии, биологии? Поэтому необходим коренной пересмотр привычных специальностей, укрупнение их самым решительным образом, тем более в условиях конвергенции наук, которую наиболее активно и успешно развивает директор НИЦ «Курчатовский институт» М.В. Ковальчук. Нельзя привязывать научное звание к одной из 450 узких специальностей.

Вообще говоря, PhD – это доктор философии, и всё. В западных странах нет узкой специализации, о педагоге судят по его научным работам: где и что было опубликовано. Наша приверженность к старой парадигме и раздробленности научных специальностей создает излишние препоны для карьеры ученого, начиная с защиты диссертаций по современным междисциплинарным исследованиям.

– Одно из обязательных требований к кандидатам на ученую степень – публикации в реферируемых журналах ВАК. Ожидаются ли какие-то изменения относительно этого?

– Конечно, необходимо требовать от диссертанта публикаций в хороших журналах. С другой стороны, суть вышеуказанного эксперимента состоит еще и в том, что в вузе диссертационного совета как такового не будет, а на каждую защиту ученый совет сформирует группу из семи-девяти профессионалов, которые за последние три года по этой теме имели публикации высокого уровня.

Но поскольку речь идет об эксперименте, а мы живем в более массовой системе, важно разобраться, что такое ВАКовские журналы, как их отнести по качеству к той или иной категории? На эту тему в научных кругах сейчас идет активная дискуссия. К сожалению, когда был использован казавшийся неплохим показатель – импакт-фактор РИНЦ, то сразу вокруг него заработали механизмы, в том числе не научные, а рыночные. Оказалось, что многие ведущие академические журналы по импакт-фактору оказались в числе отстающих. Значит, есть какие-то чисто экономические, может быть, даже коррупционные схемы прорыва в лидеры. Сейчас ведется активный поиск качественных критериев, по которым экспертное сообщество – например, экспертные советы ВАК – может признать, что тот или иной журнал высокого уровня, в нем много авторов с высоким индексом Хирша, много ссылок на работы из этого журнала.

Но единый показатель придумать не удается, не всё выражается в цифири, скорее всего, это будет определенная комплексная оценка экспертного сообщества.

Поддерживать надо сильных!

– Вам как ректору РУДН и человеку, посвятившему университету почти всю свою жизнь, лучше всего видна разница между системами образования России и других стран. Какой опыт стоило бы перенять России, и какие практики, хорошо зарекомендовавшие себя в стенах вашего университета, вы бы перенесли и на общероссийское образовательное поле?

– Такой университет, как РУДН, в котором учатся студенты из 150 стран мира, обречен на проведение сравнительных исследований. Если он готовит инженеров-строителей, то нельзя обойтись без специализации «строительство в условиях жаркого климата», будущие инженеры-механики не могут не знать об особенностях работы двигателей на широте экватора, а медицинский факультет должен включать в программу изучение тропических болезней.

Став министром, я оставил математику и перешел как ученый к изучению сравнительной образовательной политики, поскольку это было интересно мне и полезно для страны: проводить реформы невозможно без изучения опыта других стран. За рубежом многое можно почерпнуть, даже в таких мелочах, как обеспечение доступности библиотек, размещение оборудования компьютерных классов. Поэтому поездки ректоров в вузы других стран следует только приветствовать.

Можно назвать несколько позиций, по которым Россия существенно отстает. О хорошем университете судят не только по оборудованию и преподавательскому составу, сюда должны поступать на учебу старательные и умные абитуриенты. Проблема заключается в том, что в стране слишком много молодых людей выбрало путь именно к диплому вуза. Но массовое высшее образование уподобляется любому массовому производству, при котором принципиально не может быть одинаково высококачественных машин, рубашек, галстуков, молодых специалистов.

После 2004 года в стране наблюдался экономический рост, в основном выстроенный на росте мировых цен на нефть и газ. В этих условиях министру А.А. Фурсенко удалось привлечь огромные ресурсы в систему образования, но в финансировании всё равно видно значительное отставание от абсолютного большинства развитых стран мира. Если нельзя раздать всем сестрам по серьгам, следует идти по пути стратификации и достойного обеспечения сильных учебных заведений. К сожалению, путь стратификации и оптимизации для многих будет явно непопулярным.

Отстает Россия от многих стран мира по причине разобщенности науки и высшего образования. В большин­стве государств научные институты объединены с университетами или намечается тенденция по их слиянию. Лос-Аламосская национальная лаборатория, ядерные и космические лаборатории США формально считаются частями университетов. Если ученые будут сотрудниками вузов, отпадает необходимость искусственно взращивать рейтинги по публикациям. Такое объединение на пользу и науке, она активнее пополнялась бы молодежью, осваивающей во время учебы оборудование академических институтов.

В нашей стране оторванность науки от вузов сложилась исторически, в итоге страдает качество высшего образования. Неслучайно, после распада Советского Союза не только страны Балтии, но и Казахстан ликвидировали национальные академии наук, а все институты передали в университеты. Мы пока чего-то ждем и тем самым сдерживаем развитие страны.

Тормозом стала и раздробленность высшего образования. Сложившись исторически на базе отраслевого характера экономики, на определенном этапе она выполнила свою задачу, а сейчас играет уже отрицательную роль.

В каждом областном центре есть медицинский, педагогический, сельскохозяйственный, политехнический институты и классический университет. И в любом из них ведут работу собственные кафедры: философии, экономики и финансов, химии, высшей математики и другие.

В РУДН на медицинском факультете физику, математику, химию и биологию преподают доценты и профессора физмата, а знания гуманитарных дисциплин студенты получают у докторов наук факультета гуманитарных и социальных наук. Такая комплексность хороша для содержания образования.

Если вместо пяти-восьми институтов в областном центре создать один кампус, как в Америке, возникший большой университет по всем показателям совершил бы значительный рывок. Многие вузы вошли бы в рейтинг лучших. Сейчас мы пытаемся ввести пятерку вузов в ТОП-100, проводим и финансирование, и оптимизацию, но без кардинального решения после ответа на вопрос «в чем мы сильно отличаемся?» это будет практически невозможно. Хорошо, пять сильнейших университетов добьются поставленной цели, но этого для огромной России всё равно мало. Войти в пятерку и встать наравне с Тайванем и Сингапуром? Не очень убедительно.

– «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань» – таков подход большинства ректоров к мониторингу эффективности высших учебных заведений. Накануне его очередного этапа ректорское сообщество предложило новые инициативы по уточнению критериев оценки (скажем, не просто оценивать уровень трудоустройства выпускников, но и их дальнейшую профессиональную карьеру). А что бы вы предложили в этом контексте для дальнейшей точной настройки системы мониторинга? Как сделать гибкой эту процедуру?

– Рад тому, что Минобрнауки РФ после резкой критики двух мониторингов не пустилось в другую крайность. Вместо пяти критериев предлагались десятки способов оценки эффективности вузов, а Российский союз ректоров направил в министерство ещё пятьдесят.

Министерство добавило всего один, шестой критерий, оставив неизменными прежние пять, и это правильно, поскольку вузам понятно, к чему следует готовиться. А если каждый год из пятидесяти выбирать новые, ректоры точно бы сказали: сколько можно менять требования, вам то желтые стулья подберите, то синие поставьте.

Можно сколько угодно спорить о пяти основных параметрах, но их в пылу полемики никто не отверг, все добивались учета специфических условий высшего учебного заведения.

Согласен со своими коллегами, что следует сравнивать вузы одного профиля: для технических институтов и университетов в бытность мою министром образования был отдельный рейтинг, таким же был подход и к определению оценки работ аграрных, медицинских, педагогических вузов, классических университетов. Всего было десять групп вузов. После оценки уровня итоги направлялись в ассоциации вузов того или иного профиля, которые могли усомниться и предложить проверить тот или иной результат, поскольку прекрасно знают, какой вуз чего стоит. Но самый главный принцип мониторинга в том, что следует сравнивать вузы только одного профиля.

Такая система ранжирования разрабатывается и в Европе. Здесь результат не сводится к одной итоговой цифре рейтинга, а делаются выводы по целому ряду показателей и выявляются университеты, наиболее активно проявившие себя в науке, в области интернационализации или прикладных исследований.

Подобную работу можно было бы проводить и в нашей стране, чтобы определить, в каком инженерном вузе, например, лучше поставлена воспитательная или спортивная работа. Это тоже тема для размышления, но министерство в рамках мониторинга решает другую актуальную задачу – поставить планку, ниже которой вузы не должны опускаться.

Если мониторинг отвечает на вопрос об эффективности вуза, не ставя задачу построения рейтинга градации снизу доверху, а просто выявляя, в двоечниках ходит университет или в успевающих, всё равно необходима ручная доводка. Конечно, должно быть минимальное количество показателей и выявление «черное или белое», но для более точной оценки всё, что выше и ниже этой черты, следует раскрашивать. И снизу – всё, что плохо, и сверху – что хорошо. Вопрос только в том – кто это должен делать? Наверное, вуз. Но для сравнительной образовательной политики – и министерство тоже.

– Вопрос экономической устойчивости высшего учебного заведения для ректора, наверняка, становится одним из первостепенных. Какие адекватные времени решения вы видите в данном случае в рамках вуза или всей государственной политики в области образования?

– Система образования находится в прочной зависимости от социально-экономических реалий самой страны и от политики по обеспечению занятости молодежи, которая вылилась де-факто во всеобщее высшее образование. Но государство не в состоянии обеспечить обучение на достойном уровне такого количества студентов. Как быть? Нельзя так просто сказать – сократить в два раза число студентов! У нас только дай команду – был бы повод, а поводок найдется, и на ближайшей сессии каждой второй оценкой станет двойка.

Но куда пойдет молодежь? Российский рынок труда сидит и ждет неквалифицированную рабочую силу? Нет, надо выстраивать систему НПО и СПО с соответствующей материальной базой и учить так, чтобы авиационные техники могли «Боинги» ремонтировать, а выпускники рабочие-строители из НПО могли бы делать пресловутый евро¬ремонт. Поэтому государство идет по пути мониторинга и уменьшения числа вузов – чтобы поэтапно сокращать количество студентов и наращивать финансирование остающейся части вузов.

– Эксперты считают, что мир идет по пути формирования новых глобальных образовательных рынков на основе создания целых страновых образовательных ареалов. Это залог будущей конкурентоспособности в сфере интернационализации образования. Россия, говорят эксперты, также может реализовать шанс стать одним из центров русскоязычного образовательного ареала, то есть являться образовательным центром притяжения для стран, где русский язык пока является языком межнационального общения. Как вы полагаете, что Россия должна сделать, чтобы не упустить эту возможность?

– Уверен, глобальные рынки, и не важно какие – американские или английские, трансформируются со временем в иную систему, создав сетевое взаимодействие. Наиболее крупные глобальные рынки рано или поздно приступят к взаимному сотрудничеству.

Необходимо, чтобы российские университеты оказались готовыми к конкуренции в этом сетевом взаимодействии и расширяли реализацию совместных программ с зарубежными партнерами. В области научных исследований в стране есть определенные успехи, и в ведущие вузы с удовольствием едут специалисты в области физики, в том числе ядерной. Интерес для зарубежных партнеров представляет исследование космоса. РУДН, реализуя 106 совместных магистерских программ – преимущественно с французскими и китайскими университетами, с вузами стран СНГ, – занял среди вузов страны лидирующую позицию по сотрудничеству с зарубежными вузами.

Студент, обучаясь год в РУДН и год за границей, получает дипломы сразу двух университетов. При этом вузы должны быть примерно одинакового уровня. Необходимо и взаимное доверие университетов при подготовке специалистов определенного направления. Может быть, в области сельского хозяйства не стоит прибегать к практике двойного диплома, не доверяя партнеру или уступая ему в качестве подготовки, а в области физики или экономики такое доверие возможно.

Подобная практика реализации совместной программы подстегивает вуз, поскольку ректор и преподаватели чувствуют настороженный взгляд иностранного партнера: а кто в университете преподает, какие лекции читаются, каков результат на выходе? В этой ситуации брак в работе списанию не подлежит. Следовательно, будущее – за взаимодействием сильных с сильными, и выстроить одну изолированную систему в современном мире будет уже невозможно.

На базе РУДН функционируют сетевой университет стран СНГ, в который входят 26 университетов девяти стран, и сетевой университет стран Шанхайской организации сотрудничества, в рамках которого 75 университетов Китая, России, Казахстана, Таджикистана, Киргизии и Узбекистана. Они работают по принципу «год – там, год – здесь» и договорились, что выдают совместные дипломы, но только по согласованным направлениям подготовки. Сейчас такая работа ведется по сетевому университету БРИКС. Это можно называть глобальным рынком? Нет, но перспективы все-таки не за какими-то изолированными всемирными системами, а за взаимопроникновением такого рода сетевого взаимодействия, тем более дополняемого современными информационно-коммуникационными возможностями.

– В России новым законом об образовании отменена прежняя статусная система высшей школы: институт – академия – университет. Теперь развиваются национальные исследовательские, федеральные университеты… При этом продолжаются дискуссии о перспективных моделях – «предпринимательских» университетах, «инновационных», «региональных»… А какая университетская модель ближе вам как ректору РУДН?

– Хотелось бы подчеркнуть, что поддерживаю идеологию стратификации учреждений высшего образования.

Система образования США стихийно на протяжении столетий сформировалась так, что в стране ряд вузов осуществляет подготовку только на уровне бакалавриата, некоторые университеты выпускают магистров, часть вузов имеет право присваивать PhD, есть элитные и неэлитные вузы. Но России к университетской стратификации нужно придти быстро, за десяток лет, следовательно, не обойтись без государственных рычагов воздействия, в том числе финансовых.

В этой ситуации в ректорской среде возникают обиды, но не стоит забывать, что главной целью формирования стратов становится поддержка сильных. Российский менталитет воспитания, формирующийся с детских лет на добрых-предобрых сказках, утверждает, что помогать нужно слабому. Так сказал бы и каждый пионер. В результате возникает идеология финансовой поддержки хромающих на обе ноги: а давайте поддержим областные сельско­хозяйственные, педагогические институты, МГУ как-нибудь переживет. Очевидно, что в условиях ограниченных ресурсов и дефицита времени такой подход невозможен, да еще и в условиях массификации высшего образования и искривленного рынка труда. Поддерживать надо сильных!

Но и в этой политике находятся изъяны. Федеральные университеты после создания и выделения весьма значительных финансовых средств не стали многократно сильнее. Во время конкурса по отбору 15 университетов для вхождения пятерки вузов в ТОП-100 РУДН не стал подавать заявку, хотя такая перспектива обсуждалась, и коллектив пришел к мнению, что вуз в силу своей специфики должен реализовывать собственную идеологию развития университета, а не диктуемую кем-либо. Но, хотя РУДН не является национальным или федеральным университетом, достижения налицо: по национальному рейтингу среди тысячи вузов страны Российский университет дружбы народов ежегодно уже почти двадцать лет занимает четвертое – пятое – шестое места благодаря стратегии развития и своей системе менеджмента.

Своеобразие РУДН заключается в многопрофильности, что накладывает отпечаток не только на внутреннюю, но и внешнюю специфику: ни одному факультету профильное министерство не в состоянии оказать помощь даже при всём желании – ни сельскохозяйственному, ни медицинскому. Объяснение простое: иной бюджетополучатель. Тем не менее по рейтингу публикаций вуз на 34-м месте среди 15 тыс. научных организаций страны и в первой десятке среди всех вузов страны, а по количеству патентов – на 2-м месте после Росатома.

И еще раз о непопулярном тезисе. Идеология стратификации важна, но не следует забывать цель – не только вложение денег, а всемерная поддержка и спрос с сильных, обязательная их конкуренция: постоянный лейбл «лучшего» и законсервирует вуз, и повредит в целом системе высшего образования.

– По итогам 2012-2013 учебного года в блоке оценки «интернационализация» рейтинга классических и национальных исследовательских университетов среди 106 отечественных вузов Российский университет дружбы народов занимает первое место. Каковы, на ваш взгляд, оптимальные подходы к формированию региональных образовательных пространств?

– Мир прошел разные ступени развития интернационализации. В 50-е годы в стране упор делался на обучение иностранных студентов – прежде всего, из Китая и других развивающихся стран – в советских университетах. На втором этапе, после полета в космос и зарождения новых технологий, пришло понимание, что следует сотрудничать и в научной области. По принципу «если от большого взять немножко, это не кража, а дележка» началось взаимное воровство технологий, но окрепло и понимание необходимости сотрудничества, начались обмены молодыми учеными. Потом наступил этап, когда судить о работе вуза стали по количеству иностранных студентов и преподавателей, хотя этот показатель ни о чем не говорит. Если в МГУ хорошие преподаватели, зачем из-за рубежа привлекать плохих? Ради показателя? Кого привлекать выдающейся российской балетной школе для развития интернационализации?

Вопрос в другом: нужно заниматься интернационализацией российских студентов, готовить их к жизни в многонациональном мире. Молодые люди должны овладеть межкультурными коммуникациями, знать иностранные языки – это называется «интернационализация дома» (internalization at home). Первыми такой подход стали реализовывать как государственную политику в Австралии, сейчас это понимание охватило страны Европы, лидером здесь являются Нидерланды. Наверное, для любой страны важнее готовить к жизни на многоликой планете, в условиях глобализации экономик и обществ, своих студентов, а не только заморских гостей.

Но само понятие интернационализации иногда измеряется в старой парадигме. Важно не по учебнику научиться коммуникациям, не только узнать об особенностях других народов, этносов, но и получить необходимые знания, умения, навыки и готовность жить и работать в международных коллективах.

Только в интернационализированном коллективе – таком, в частности, как РУДН, где учатся студенты, представляющие 500 народов 150 стран, – российские студенты практически могут познать интернационализацию. Самое главное – эта практика выгодна стране и самим студентам, потому что они получают друзей из полусотни стран мира. Это настоящий клад: в Советском Союзе, прежде чем зарубежный друг получит письмо, оно проходило проверку на двух границах, а сейчас SMS доходит за доли секунды.

Это сегодня твой однокурсник – студент, со временем для многих юношей и девушек лозунг РУДН – «Мы готовим мировую элиту» – становится реальностью: сотни выпускников университета занимают посты министров, заместителей министров, президентов государств. Поэтому в интернационализации необходимо больше внимания уделять именно своим студентам и профессорам, а не только количеству иностранцев.

Эту статью ещё никто не успел прокомментировать. Хотите стать первым?