Андрей Клемешев: «Кто-то что-то нам всегда должен»

Ректор БФУ им.И.Канта Андрей Клемешев дал интервью порталу "Новый Калининград", в котором рассказал не только об университете, но также о калининградской идентичности, и об архитектуре, и об образовании в целом.

— Андрей Павлович, в начале марта вы были переназначены ректором БФУ им. И. Канта на новый пятилетний срок. Какие задачи вы ставили перед собой в предыдущие пять лет, что удалось и что не удалось выполнить?

— Самая основная задача, которая ставилась 5 лет назад, — это создание современной инфраструктуры в университете. И формирование коллектива, который, используя эту инфраструктуру, позволил бы университету в последующем войти в число ведущих вузов России.

Решение о придании университету статуса федерального, вне всякого сомнения, воспринималось и мной, и моими коллегами как серьезный аванс. Сначала нам пришлось провести определенную рефлексию, осознать, что университет представляет собой, какую роль играет, а какую — хочет играть в регионе и, что не менее важно, вне региона.

Так родилась концепция модернизации вуза. Мы её оформили в виде Программы развития, защитили эту программу в Минобрнауки и получили регулярное финансирование, чтобы реализовать все пункты программы. И уже на этом этапе мы осознали, что нужно менять мышление. Причём и у преподавателей, и у сотрудников административного блока. Все-такиуниверситет — это не стены в первую очередь, а люди. А наша инфраструктура отстала на десятилетия. И вот отставание нам нужно было преодолеть одним скачком.

— Но перемены не формы, а содержания?

— В первую очередь перемены в сознании того, а что мы вообще из себя представляем. Ведь мы очень редко задумываемся, а кто мы такие, пока нет какого-то повода. Ведь было понятно, что нужно уходить от образа типичного гуманитарного вуза.

— Вы говорите, что пытались нагнать, наверстать упущенное. Как вы измеряли, насколько успешно эту задачу по навёрстыванию удалось реализовать? Есть какие-то формальные критерии, внешние, внутренние?

— Очень важным показателем того, что мы движемся верным курсом, причём делаем это в очень сложной ситуации, стала победа в национальном проекте «Образование». Это ведь случилось ещё до получения статуса федерального университета. Тогда мы впервые получили серьёзные деньги на научное оборудование.

Тогда я собрал несколько десятков наших преподавателей. Сказал им, что есть возможность заниматься научной работой на более высоком уровне. Спросил у них: вам, как ученым, для счастья что нужно? Оказалось, что лишь единицы готовы ответить на этот вопрос. За десятилетие мы отстали во всех направлениях, в первую очередь — в естественных науках. Отстали настолько существенно, что сложно было даже формулировать задачи. И я считаю, что мы во многом вскочили на ступеньку последнего вагона, когда государство решило выделить существенные финансовые ресурсы, чтобы поддержать высшую школу.

Не менее важно, что в России изменилось само отношение к высшей школе как к субъекту научной деятельности. Раньше ведь наука развивалась преимущественно в рамках Академии наук. А затем всерьёз заговорили о развитии науки в университетах. Я считаю, что было сделано очень правильно, потому что говорить о современном университете без науки невозможно.

Но реализовать это было намного легче в ведущих академических центрах. И намного сложнее — у нас. Всё-таки и традиций таких не было. Мы в свое время создавались, как многие региональные университеты, на базе педагогического института. Требования были понятны, задачи ставились в рамках советской экономики, советского народного хозяйства.

Поэтому первой целью было поверить в то, что мы не только выживаем, что можем создать предпосылки развития. Это очень сложно в психологическом плане. И должны осуществить такую модернизацию, чтобы преодолеть огромный разрыв в несколько десятилетий. Этот разрыв тогда был виден во всём, в ежедневной жизни людей, в том, как выглядел город, улицы, дома. Ну и университет…

Очень показательным стал пример Медицинского института. Ведь, по сути, мы с нуля создали высшее медицинское образование в регионе. Это было очень серьёзным и сложным решением: не было ни кадров, ни оборудования, ни образовательных технологий. Но мы справились. Вуз, да и регион, поверил, что университет — это фактор развития области.

И реализация Программы развития охватила остальные факультеты, сейчас — институты. Мы выбрали приоритетные направления: материаловедение, IT, медико-биологическое направление — и усиленно занимались ими. В результате выполнена очень важная задача: научно-техническая инфраструктура по приоритетным направлениям сегодня соответствует современному европейскому университету. Приведу такой пример: в августе мы проводили летнюю школу по медицинским биоприложениям. Приезжали магистранты и старшекурсники из всех федеральных университетов и ведущих вузов Москвы и Санкт-Петербурга. И на закрытии одна девушка, как раз из Петербурга, сказала: я хочу сказать спасибо организаторам за то, что смогла поработать на таком классном оборудовании. У нас (не буду называть вуз) так поставлено дело, что обычному студенту получить доступ к технике почти невозможно. А ваши студенты такую возможность имеют. Вот тогда я понял, что мы всё правильно сделали.

— Ну, насколько я понимаю, сейчас удалось решить, хотя бы частично, и проблему наполнения этой материально-технической базы человеческими ресурсами?

— Одно ведёт к другому. Стены воспитывают, иногда приходится, простите, начинать с туалета, чтобы человек сам себя уважать начал. Я имею в виду не только студентов, но и преподавателей. Сегодня к нам приходит учиться хорошая молодежь, которая уже привыкла к новым, достаточно высоким стандартам жизни.

Параллельно с созданием материально-технической базы, научной, лабораторной инфраструктуры мы начали приглашать людей с новыми для нас компетенциями, а также мобилизовывать те свои кадры, которые можно было мобилизовать.

«Наука не делится на региональную, федеральную или зарубежную»

— Всё же акцент как в то время, так и в последующие годы, делался на естественно-технические сферы.

— Конечно, и сегодня мы в этом направлении научную среду, мне кажется, успешно воссоздали. Это ведь очень важно: мы ранее считались в первую очередь именно гуманитарным университетом. Правда, я полагаю, сегодня гуманитарное образование в России даже в большем кризисе, чем инженерное. Но это отдельная тема для разговора. Мы фокусировались на естественно-научном направлении. И за пять лет реализации Программы развития помимо закупки оборудования удалось частично решить и вопрос с кадрами. Мы понимали, что нужно создать критическую массу людей, которые мыслят по-новому, обладают новыми компетенциями, готовы к решению новых задач. Без них оборудование будет простаивать, а в новых отремонтированных аудиториях будет воспроизводиться устаревшее знание.

Как создать эту критическую массу, да ещё и быстро? Конечно, искать специалистов. На сегодняшний день удалось найти и договориться о переезде в Калининград более 100 человек. Это и калининградцы, которые учились и работали в Москве или Санкт-Петербурге, и исследователи из других региональных центров (например, из Томска), и бывшие соотечественники, которые несколько лет проработали в университетах Европы и США, но по разным причинам готовы были вернуться в Россию. Параллельно мы занимались переподготовкой собственных преподавателей.

К сожалению, формирование критической массы ещё не завершилось. Нам ещё нужны специалисты, в том числе по приоритетным направлениям. Но тем не менее мы заложили предпосылки для того, чтобы университет приступил к решению новых задач. И сегодня мы вполне прилично выглядим на университетской карте Российской Федерации.

— Есть, наверное, какие-то общефедеральные рейтинги вузов, как вы в них выглядите?

— В нынешнем году ключевые рейтинги ещё не опубликованы. В любом случае, мы в сотню лучших университетов страны входим, хотя бы потому, что стали победителями конкурсного отбора вузов в программу повышения конкурентоспособности «5–100», куда входит только 21 российский вуз.

Задача позиционирования в рейтингах часто решается за счёт количественных показателей. Я против, к примеру, объединения вузов для завышения количественных показателей. Средний университет, где число студентов дневного отделения составляет 8–10 тысяч человек, это вполне приемлемый для нас объем. В первую очередь необходимо подтянуть качественные показатели.

Мы это стали делать, в том числе, при помощи нашего Научно-технологического парка «Фабрика». Одним из приоритетных направлений научной работы мы выбрали современное материаловедение. И создали один из редких объектов на территории России такого рода. И наполняем его быстро содержанием. Это очень важно.

— Я общался с учёными, работающими на «Фабрике». В значительной степени их работа происходит в области достаточно прикладной науки. Она имеет практический спрос?

— Там есть и составляющие фундаментальной науки, но это, конечно, в значительной мере прикладная работа. Это было осознанное решение, современные направления, востребованные и конкурентоспособные.

Яркий пример — лаборатория рентгеновской оптики. Современная наука связана с очень большими научными установками, очень дорогими, например, адронный коллайдер, синхротроны, международные исследовательские комплексы. Они созданы во Франции, Германии, Японии и т. д. Россия также участвует в этой работе. И мы нашли нишу, связанную с модернизацией этих синхротронов, созданием новой оптики. Мы пригласили нашего же соотечественника, более того — нашего земляка, который работал в Европейском центре синхротронного излучения, очень известного ученого профессора Анатолия Снигирёва. Фактически он создал новое направление и развивает его сейчас (есть даже целый класс оптики, которую так и называют — «оптика Снигирёва»). Используя нашу, внутрироссийскую кооперацию, например с Курчатовским институтом, мы сейчас получили компетенцию по созданию бериллиевой оптики. Эта уникальная вещь имеет спрос для европейских синхротронов. В этом смысле наука не делится на региональную, федеральную или зарубежную.

Более того, мы не просто работаем над созданием оптики, но и смогли спроектировать и создать установку SynchrotronLike: на ней можно учиться работать на установках «Megascience». Ведь час работы в зарубежных научных центрах стоит десятки тысяч долларов, и нужно чётко понимать, что и как делать, чтобы получить значимый результат. Ошибки и неумение работать стоят очень дорого. И чтобы этого избежать, можно приехать к нам и учиться.

И раз уж заговорили о SynchrotronLike, то нельзя не отметить ещё одну важную вещь: мы возрождаем компетенцию в области научного приборостроения. Эта компетенция была просто утрачена, мы знаем, что сегодня происходит, к сожалению, в приборостроении. Сейчас мы воссоздаём утерянное, мы видим, что у нас молодые люди могут разрабатывать ценные компоненты современного оборудования. Мы уже создали инжиниринговый центр, где многие элементы и многие системы в области приборостроения мы можем создавать сами, с нуля.

— Но, как вы сами отметили, формирование кадрового потенциала не закончено?

— Понимаете, до сих пор мы в основном приглашали молодых ученых, которые хотели в первую очередь себя реализовать, которые создавали здесь такую человеческую основу, если хотите. Сейчас, на новом этапе, нам важно приглашать лидеров. Вовсе не для того, чтобы они превращались в этаких директоров НИИ советского образца, нет. Но которые могли бы вести коллектив за собой, ставить задачи мирового уровня.

Для меня вообще большая загадка, кем сегодня стал преподаватель. К сожалению, часть наших преподавателей думают, что они такие сосуды знаний, думают, что они передают их студентам. Но в век интернета изменилось само понимание знания. Когда мы пытаемся использовать какие-то схемы, механизмы и даже сравнения из эпохи Гутенберга, это просто губит университет.

— Ну, вообще-то мне ещё в школе, лет 20 назад, говорили, что ученик — это не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно зажечь, так что особо ничего не изменилось в смысле целей.

— Я думаю, универсальной концепции нет, плюс время всё же накладывает свой отпечаток. Преподаватели, которые получали знания 20–30 лет назад, сохраняют соответствующие стереотипы, что, однако, не умаляет их авторитета. Но они вынуждены соревноваться с более молодыми, поэтому им нужно чётко определить, кем они являются: поводырями? шкиперами? помощниками? консультантами? Это большая проблема сегодня.

При этом нам нужно было решить ещё вот какую проблему: университет — это не только наука, но и образование. Поэтому приглашённых учёных нам нужно было интегрировать в образовательный процесс, а студентов — в научную работу. Далеко не все учёные хотят работать со студентами, плюс пришлось менять учебные программы. Но мы ведём эту работу и продолжаем усиливать эту интеграцию науки и учебного процесса.

— Жизнь требует определённой гибкости и от вас, от руководства университета? Особенно если вы приглашаете учёного с амбициями, со своими планами — если он попадёт в затхлую и инерционную систему, где ему будут указывать, что делать, «потому что так надо», он довольно быстро сбежит из неё. Но учёные на «Фабрике» рассказывали, что их идеи не только воспринимались руководством, под них буквально за считанные месяцы строили необходимые лаборатории.

— Совершенно верно. Мы приглашали именно тех специалистов, которые были способны к самостоятельной работе. В других местах им приходилось реализовывать чужие идеи, а они хотели реализовывать свои. Предпосылки для того, чтобы формировался высокий уровень партнёрства, создать было не просто, но они были созданы.

Сегодня мне приятно видеть, как у нас формируется второе большое направление, связанное с биотехнологиями. Приятно, когда приезжает лауреат Нобелевской премии, приезжают наши ведущие учёные из Академии Наук и говорят: «У вас все классно в плане лабораторного оборудования, это очень хорошо».

Ещё очень важно понимать, что сегодня знание становится все более молодым. Это очевидно не только на уровне студентов, но и старшеклассников. Работать со школьниками сегодня одно удовольствие. У нас есть центр одарённых детей, я считаю, это просто великолепное учреждение, которое создано в Калининградской области.

Нельзя, чтобы все талантливые люди приехали сюда извне. Надо заниматься собственными талантами. Для нашего эксклава это исключительно важно. Надо работать с одаренными детьми и давать им возможность раскрываться. Мы создали Фаблаб, центр молодёжного научно-технического  творчества. И совершенно верно сделали, что он открыт не только для студентов, но и для школьников: сегодня там занимаются и реализуют свои проекты учащиеся из 10 школ. Там есть такие школьники, 8–9 класс, это просто звездочки. И надо с ними работать, надо их беречь, потому что природа к таланту относится достаточно осторожно и даёт его весьма редко.

«Город был всегда в определенном смысле мелкобуржуазный»

— Кроме того, что вы развиваете кадровый потенциал, занимаетесь наукой, образованием, вы все-таки еще выполняете некий запрос общества и региона в частности на подготовку профессиональных кадров. Этот вопрос поднимается постоянно, тот же губернатор многократно делал разные заявления о качестве образования, как весьма критические, так и менее резкие. Насколько вы, как университет, сегодня являетесь источником профессиональных кадров для экономики региона? Чтобы он не был этакой кантианской вещью в себе, куда приходят талантливые люди, им тут всё в кайф, всё прекрасно, они занимаются наукой, делают нанотараканов, а потом выходят во внешний мир, будучи к нему абсолютно не готовыми.

— Здесь есть несколько аспектов. Когда-то, в 90-е годы, казалось, что для Калининграда можно ограничиться одним большим ПТУ. На рынке труда было столько людей, еще с образованием советского времени, и никто не понимал, куда мы идем, какие нам нужны люди. Профессиональный уровень явно превышал уровень развития экономики.

Для Калининграда в 90-е годы процессы деиндустриализации оказались намного более существенными в негативном плане, более глубокими, чем в среднем по России. К примеру, рыбная отрасль советского образца могла существовать сугубо в рамках Советского Союза. Начиная со строительства большого рыболовного флота, заканчивая районами ловли, ценой на топливо… Много составляющих, вплоть до геополитики. Мы фактически полностью потеряли эту отрасль. У нас были предприятия до 10 тыс человек. Мы всё это потеряли.

Руководители региона пытались понять, что делать дальше. Вот, появилась идея СЭЗ, особой экономической зоны, в разных тогда интерпретациях. Мы породили новый вариант постсоветской экономики, очень противоречивый, на мой взгляд. Мы продолжили депрофессионализацию нашего населения. Появились целые сегменты, где не нужно было профессионального образования, а иногда и образования вообще.

К нам приехало самое большое количество людей тогда. Из Казахстана, из Средней Азии. Все приехали со своими умениями, знаниями, профессиональными навыками. Они приехали не под какие-то отраслевые приоритеты или сегменты, они приехали просто на территорию, где им, как они считали, будет комфортно. Считали, что здесь переселенческий регион, что здесь они смогут укорениться, убегая с бывшего постсоветского пространства.

— Всё-таки с тех пор прошло достаточно много лет. Появилась вторая экономическая зона, которая как раз была настроена на нечто иное, на привлечение крупных инвестиций, на создание крупных производств, которые, в свою очередь, требовали бы высокопрофессиональных кадров. Вопрос, насколько идея сработала, конечно.

— Но потенциал к тому моменту уже сложился. Мы в конечном счёте получили экономику мелкого и среднего бизнеса. Причём среднего по нашим, калининградским масштабам. А не по московским, предположим.

У нас всё-таки специфический регион. Город определяет возможности движения. У нас город был всегда в определенном смысле мелкобуржуазный, мещанский такой, сама рыбная отрасль к этому провоцировала. Когда мы говорим даже о калининградской культуре, она складывалась специфически. Ещё в советское время калининградцы выезжали за границу, видели какие-то мировые стандарты. Но это были стандарты бытовой, а не высокой культуры. То, что было привнесено в 90-е годы, то, что привнёс механизм ОЭЗ, только укрепило эту тенденцию. Плохо это или хорошо? Я считаю, что, как и в любом процессе, здесь есть плюсы и минусы. Плюс здесь — отношение к жизни, очень реальное, но вместе с тем...

— Потребительское?

— Да, потребительское. И психология «мы особые», которая всё время формировалась. Кто-то что-тонам всегда должен. Это идёт ещё с советского периода. И очень влияет сегодня на отношение к работе, к труду. Когда приезжают люди из других регионов, из Сибири, предположим, они иначе относятся к жизни, это заметно.

Всем хотелось видеть механизмы развития региона, но у нас произошла какая-то странная редукция. Мы свели эти механизмы к процессам экономического развития. Полностью забыв о социально-культурном развитии, без которого не может быть развития экономического. Экономические механизмы мы свели к развитию бизнеса, а механизмы развития бизнеса — к некоторым составляющим развития бизнеса.

Если все предпочитают заниматься сборочным производством, то у меня вопрос: а университету-то что в этой ситуации делать? Университет не может выпускать «специалистов» для сборки телевизоров или холодильников. Для этого достаточно среднего профессионального образования.

Мы сейчас эту проблему очень остро ощущаем. У нас проблемы с партнерами внутри региона. Сегодня нашими партнёрами могут быть ОКБ «Факел», General Satellite, несколько еще предприятий, с которыми мы проекты ведём. И это отражение того, какую экономику мы сегодня создали. Сегодня собрались, поставили, так сказать, палатку, завтра палатку собрали и уехали. Есть ещё, конечно, «Автотор». Это автомобильный кластер, идея уже обрела какие-то свои контуры, мы много работаем с «Автотором».

— Но развитие самого кластера немного затягивается, относительно оригинальных планов «Автотора», на три года откладывается запуск первого завода. Но вот что я хочу спросить: со стороны это выглядело, как будто бы вдобавок к университету с хорошей материальной научной базой, компетенциями и всем остальным будет создано очень крутое ПТУ. Даже вот тот проект, который показывал «Автотор» в первоначальном виде, очень амбициозный — я не очень мог увидеть, где там, собственно говоря, наука, где там университет? Даже если это будет очень сильно локализованное производство, пускай там полный цикл производственный будет, от сырья до готовой машины, — но идеология же будет извне. Мы ведь там, простите, не новую машину будем изобретать.

— Вы совершенно правы, и мы полностью понимаем нашу роль здесь. Это не наш приоритет. Это важная функция наша, как составляющей региональной реальности, но это не приоритет, как, собственно, университета.

Вообще, нужно понимать, что перед нами стоят задачи разных уровней: региональные и федеральные. И, к сожалению, порой они друг другу противоречат. Мы не должны ориентироваться лишь на запросы региона, иначе не будет развития. В конечном итоге мы не будем интересны ни партнёрам из других регионов России (и тем более мира), ни самой Калининградской области. Но свои обязательства перед регионом мы осознаём.

Возьмём тот же «Автотор». Мы не стоим здесь в начале технологической цепочки. Для такого кластера достаточно небольшого количества людей с высшим образованием, профессионалов в каких-то отраслях. Но сегодня у нас, по сути дела, разрушен даже уровень начального профессионального образования, где готовят рабочие специальности.

И университет пытается решить эту проблему. В состав БФУ им. И.Канта вошли два колледжа за последние годы. Это строительный колледж (он в лучшем состоянии был) и в совершенно ужасном состоянии — технический колледж. Они никогда не сумели бы выйти на нормальную подготовку тех кадров, которые сегодня нужны. Поэтому я считаю, что сегодня наша региональная функция состоит не только в том, чтобы заниматься наукой, говорить о каких-то глобальных задачах. Но обязательно региональные задачи такого рода должны ставиться. Мы видим это на примере бывшего Калининградского градостроительного колледжа, который мы также присоединили и создали на его базе институт. Сейчас мы выходим на новый уровень, сейчас у нас появляется новый термин «прикладной бакалавриат». Это когда ребята учатся четыре года, два из которых получают теоретические знания, а ещё два большую часть времени должны находиться на производстве. Но тут возникает вопрос: на каком производстве? Это проблема.

— Да ладно, вон, миллион квадратных метров в год вводят, их же кто-то проектирует.

— Ну вы же видите, как проектируют и как эти проекты реализуются. Мы, например, приветствовали инициативу руководителя завода по производству аэроблоков. Они построили современный  завод-робот, с передовыми технологиями и новыми материалами. Они сказали: давайте начнём с новых материалов и с тех людей, которые как проектировщики могут работать с этими материалами. Так появилась идея индустриально-строительного парка.

Можно, конечно, понять и бизнес: он существует в первую очередь для того, чтобы деньги зарабатывать. Так уж действуют рыночные механизмы, капитализм. Но, вместе с тем, ведь неслучайно пытаются вводить по-разному, в разных регионах, разных странах какие-то социальные механизмы. Если мы их не вводим, тогда и получается, что мы живем как живем. У нас есть город Калининград. Давайте сейчас поедем в новые районы, а потом поедем на Московский проспект, который каждого из нас прямо в состояние депрессии вводит.

— Дома там даже разваливаются…

— Я думаю, мы сегодня получаем «московские проспекты», в которые новые районы превратятся уже через 5–10 лет. В смысле градостроительства необходимо думать о будущем, о последствиях для среды обитания, которые оставляет бизнес. Для среды, в которой будем жить мы, в которой будут жить наши дети. Необходимы новые регулирующие социально-экономическиемеханизмы, не запреты, не разрешения, а органичные стимулирующие механизмы. Стимулирующее развитие и применение новых технологий для получения приличных и достойных результатов.

«Мы переварили угрозы сепаратизма и онемечивания»

— А как действует БФУ им. И. Канта в плоскости прогнозирования или планирования социально-экономического  развития региона, о котором вы так часто вспоминаете? Какую роль эта деятельность играет для университета, и какую роль играет университет в этой деятельности? Я вот читал, что в феврале было какое-то совещание на «Фабрике». В университете есть целый Центр моделирования социального экономического развития региона, и его директор, некто Ксения Волошенко, заявила, что «Калининградская область уверенно себя чувствует в кризисный период». У меня есть, правда, внутреннее подозрение, что это сугубо Ксения Волошенко себя уверенно чувствует в кризисный период. Но тем не менее: важная задача — участвовать в обсуждении и решении таких глобальных и важных задач для региона? И насколько к вам, грубо говоря, прислушиваются?

— По крайней мере, в последние два года мы становимся всё более востребованными. И с точки зрения экономического анализа в том числе. Вы упомянули, хоть и в скептическом русле, Ксению Волошенко. Но она замечательный экономист, одна из тех наших учёных, которые сейчас напрямую работают с региональным министерством экономики. Её отчёт был основан на цифрах: можно сколько угодно говорить об ощущениях и говорить «мы же видим», но есть статистика и показатели. И уверен, что она могла бы вам ответить на колкость.

Мы не стоим на месте, многое сделали в этом направлении — к примеру, юристы намного более востребованными стали. Вот, говорят, готовим слишком много юристов, экономистов. Но это только часть правды. У нас много плохих юристов и экономистов и очень мало хороших юристов и экономистов.

У меня всегда было неудовлетворение работой экономического факультета. Сейчас мы пригласили возглавить институт экономики и управления Александра Баринова, чтобы он менял саму модель подготовки специалистов. Нам нужно изменить саму модель подготовки экономистов, приблизить их к запросам бизнеса и российским реалиям. Люди с новым мышлением должны прийти.

Но и абитуриентов нужно, конечно, брать лучших. Сегодня все университеты борются за лучших абитуриентов. Мы находимся в очень сложной ситуации, ведь в регионе живёт всего около миллиона человек. И мы гордимся сегодня, что за последние несколько лет доля иногородних студентов выросла до 23–24 процентов. Во-первых, это притягательность региона и университета. С другой стороны, это уже более высокая конкуренция.

Вот мы говорим, что должны приглашать учёных. Учёных, которые ещё и преподавали бы. Мы приглашаем. Но у нас, предположим, основной костяк по высшей школе — это около 800 человек. Тем, кто проработал долгие годы, отдаёшь должное: они остались в вузе, в науке в те самые 90-е годы. С другой стороны, все время пытаться приглашать со стороны, это очень недешёвый процесс, это сложный процесс. Это очень замечательно, что к нам в последнее десятилетие так активно люди приезжали, но это размывало нашу региональную общность, какие-то традиции, устои.

— Нельзя не вспомнить крайне модное нынче слово — идентичность.

— Да! Если хотите, да. Мы очень много дискутируем по поводу этой идентичности. Есть российская идентичность, вне всякого сомнения, у региона есть своя «самость», некие особенности. В этом плане у нас достаточно сложный регион. Он формировался в советский период как часть общности «советский народ». В этом отношении мы были одной из самых советских территорий СССР. В начале 90-х, с развалом Советского Союза, с превращением нашей области в российский эксклав возникло много сложных вопросов. Появились различные, самые путанные идеи о судьбе области. Это порождало в те годы некоторые настроения, которые можно назвать сепаратистскими. Хотя, я думаю, это был скорее псевдосепаратизм, ни на чём не основанный. В последние годы мы видим консолидацию калининградцев как части российского общества. Даже активные миграционные процессы 90-х годов не помешали развитию чувства укоренённости на этой земле.

Угроза же не в том, что здесь могут появиться какие-то сепаратистские настроения, и не в том, что может произойти какое-то фантастическое онемечивание. Мне кажется, мы все это уже переварили. Нет, проблема в другом: необходимо, чтобы мы не потеряли себя, чтобы не превратились в иванов, не помнящих своего родства, своеобразных манкуртов. Проблема в нехватке культурного присутствия здесь «большой» России, лучших образцов культуры.

Этот наш экономизм, экономическая редукция — это достаточно противоречивая вещь. Естественно, мы живём на каких-тоэкономических основах, но мы должны быть вовлечены в социокультурные процессы. И университет, конечно, в том числе. Чтобы мы понимали, а какое место мы, Калининградская область, занимаем в общероссийском развитии.

— Я боюсь, что большинство людей ждёт, что это осознание будет, как обычно случается, спущено сверху. Пришлют письмо на гербовой бумаге, что вы — вот это или вот то, что вы — форпост на Балтике, или регион сотрудничества, или ещё что-то. Но никак не присылают, сколько ни ждем, никогда не присылают. Может, потому и не присылают, что хотят, чтобы мы сами до этой идеи дошли. Но это, конечно, философия, мы так далеко уедем с вами.

Давайте лучше про деньги. Недавно вы защитили заявку, поданную на участие в федеральном проекте развития вузов «5–100». Это, я так понимаю, попытка продолжить жизненно важный для Балтийского федерального университета финансовый поток. На что вы рассчитываете в ближайшие годы, что вы намерены в рамках этого проекта реализовать и чего достичь?

— Действительно, когда мы стали федеральным университетом, мы получили довольно большие деньги. Ну, большие для нашего университета, потому что мы сами — не очень большие. Мы их использовали. Пока еще трудно давать окончательные оценки. Но я считаю, что использовали в целом эффективно. Университет преобразился, мы развиваем научную, образовательную базу, инфраструктуру. Да и преподаватели подтянулись.

Но проблема в другом, угроза деградации сейчас сохраняется. Если мы лишимся каких-то подпиток, поддержек, лишимся инициативной группы людей, которая будет это тащить на себе, мы можем очень быстро, буквально за два-три года, потерять свои позиции. А через 6–7 лет все будет хиреть и в плане материально-технической базы. К сожалению, мы ещё не включили механизмы саморазвития. Точка невозврата ещё не пройдена. Основной проблемой для нас стало развитие кадрового потенциала. Механизмом приглашение ведущих ученых, поддержки своих молодых кадров для нас стала программа повышения конкурентоспособности университетов. Так называемая программа «5–100», в рамках которой выделяются средства не только и не столько на оборудование, сколько на проекты, где есть люди. На то, чтобы создать команду и реализовывать проекты.

Я довольно сильно переживал за нашу заявку. В первой волне конкурса прошли самые лучшие университеты, которые есть в России. Во вторую волну пошли также очень сильные университеты, и мы старались, готовились. Когда стало известно, что мы победили в конкурсе заявок, сначала было очень радостно. А потом поняли: да, заявку защитили, красивую, с презентациями. А дальше что? В состоянии мы ее реализовать?

— Что именно вы предложили в своей заявке, какие проекты?

— В ней три основных проекта. По условиям конкурса это должны быть такие направления, в которых университет должен быть лидером, по меньшей мере в стране, чтобы он мог по итогам реализации программы участвовать в зарубежных рейтингах. Так что первое направление, которое мы заявили, конечно, касается современного материаловедения: у нас есть лаборатории, сформирована необходимая масса исследователей, причём не только приглашённых. Здесь у нас есть крепкая основа, есть хорошая международная кооперация. Уже достигнута довольно высокая планка. Второе направление связано с нейронаукой. Здесь базой выступает наш Химико-биологический институт и в меньшей степени — Медицинский институт.

Третье направление — и я убежден на 100 процентов, что мы не сумеем без него в полной мере поднять университет — это мощная гуманитарная академическая единица. Речь идёт, по большому счёту, о понимании роли Калининградской области в развитии современной России, о путях становления нашего национального самосознания, российской идентичности в условиях эксклавной территории, о взаимоотношениях культур и цивилизаций в Европе. Основой для развития этого направления должен стать мощный многопрофильный институт гуманитарных наук. Конечно, по первым двум проектам в рамках «5–100» работать легче, там сформированы основные предпосылки. Третья требует больше усилий. Она более сложная, но и гораздо более важная для всех нас!

Текст — Алексей МИЛОВАНОВ, фото ректора — Виталий НЕВАР, «Новый Калининград.Ru».

Ссылка на оригинал статьи

Эту статью ещё никто не успел прокомментировать. Хотите стать первым?