Нелли Розина. Химик, влюбленный в педагогику

Есть люди, без которых нашу юбилейную редакционную рубрику просто невозможно представить. Нелли РОЗИНА – именно такой человек. Безусловный авторитет в сфере образования, профессионал высочайшего класса, знающая о своем деле, кажется, все. «Нестандартная сложилась ситуация. Что скажете, Нелли Михайловна?..» – сколько раз мы, журналисты, слышали эту фразу при обсуждении самых сложных правовых или методических вопросов на различных заседаниях, в том числе самого высокого уровня. Рассказываем об этом, поскольку в интервью наша собеседница сама, конечно, не сказала о том, как часто ей приходилось выступать в роли арбитра или третейского судьи. Наоборот, предпочла заметить, что благодарна многим коллегам, у которых никогда не стеснялась учиться.

Когда побеждает мечта

А ведь ее профессиональная карьера могла сложиться по-иному. После окончания в 1970 году химико-технологического факультета Кузбасского политехнического института получила диплом инженера, химика-технолога. Вела исследовательскую деятельность, публиковала статьи, получила четыре авторских свидетельства СССР. А потом вдруг ушла в педагогику. В 1998 году защитила кандидатскую в области педагогических наук.

– Нелли Михайловна, с чем связано это ваше решение, ведь, наверняка, вы могли стать очень успешным ученым-химиком?

– Как раз стезю я поменяла, когда поступила в технический вуз, хотя еще в школе очень мечтала о педагогическом. Любила многих своих школьных учителей, нравилось наблюдать за их работой, общаться с ними. И как­-то преподаватель физики мне сказала, что раз нравится – надо поступать в педагогический, потому что в эту профессию нельзя идти без любви к ней. Отговорили мама и жених – мой будущий муж, за которого вышла замуж в восемнадцать лет, а он к тому времени уже имел высшее образование. Согласилась с их мнением и пошла на молодой тогда химфак Кузбасского политехнического института. И знаете, ничуть не жалею – учиться было очень интересно. В Кузбассе бурно развивалась химическая промышленность, и перспектива трудоустройства была ясна. У меня половина род­ственников – медики, другая половина – химики. В школе я любила химию, поэтому в институте училась легко и диплом получила с отличием. Тем не менее никогда не думала, что останусь в химии на всю жизнь, – где­то в подсознании жило это чувство. Хотя после получения диплома пошла по распределению работать в проектный институт по приглашению директора, который в вузе был руководителем моего дипломного проекта. Проработала там буквально несколько месяцев, в конце концов не выдержала, сказала директору, что не могу – скучно заниматься этими химическими ветками. Так что моя школьная мечта оказалась сильнее.

Получила в министерстве открепление и перешла в родной вуз, на кафедру физической химии. С большим удовольствием преподавала, одновременно вела исследования в области взрывчатых веществ для горных работ, сотрудничая с Институтом физики Земли им. О.Ю. Шмидта АН СССР в Москве. Но молодой факультет нашего института не имел своего диссертационного совета. Решила, что не потяну защиту диссертации по химии, потому что пришлось бы тогда постоянно ездить в Москву для консультаций, а у меня маленький ребенок. В общем, проработав восемь лет в вузе, ушла в колледж. А там сразу полностью погрузилась в педагогику – мне очень нравилось работать с подростковым возрастом. Впоследствии моя кандидатская диссертация по педагогике также была тематически связана с системой среднего профессионального образования. Как не раз говорила мой будущий научный руководитель Любовь Георгиевна Семушина: «Стыдно не защищаться, когда вы сидите на горах материала!». И действительно я готовила диссертацию с большим интересом, мы много говорили, даже спорили с Любовью Георгиевной (ныне она уже ушла из жизни). Тема диссертации была посвящена формированию программ высшего образования на базе программ СПО.

А когда семья переехала в Москву, где я также начала работать в системе СПО, в Московском гидрометеорологическом техникуме, меня заметили в Научно­методическом центре СПО СССР и рекомендовали министерству (Министерству высшего и среднего специального образования СССР. – Прим. ред.). Впоследствии, будучи уже управленцем в министерстве, занималась методическими и нормативно-правовыми вопросами в области организации учебного процесса, и связь с моей любимой педагогикой оставалась постоянной.

Когда бюрократия – во благо

В российском общественном мнении слово «чиновник» давно и прочно связано не с самым позитивным ассоциативным рядом: «табель о рангах», «гоголевская шинель», «канцелярщина» да «чего изволите». И не без оснований, увы. А, между прочим, Максимилиан Фасмер в своем знаменитом словаре приводит такую славянскую этимологию слова «чин» – «порядок, правило, действие», «просеивание зерна» и даже «подвиг». От корня же «чин» – чинить, приводить в порядок. И не надо в очередной раз искать «национальную идею», стоит лишь возвратиться к истинным смыслам слов…

– Однажды в одном из своих интервью вы очень просто, но точно пояснили суть столь модного слова «компетенция» – это умение применять знания на практике. С высоты своего собственного, более чем двадцатилетнего управленческого опыта, какие бы вы назвали основные необходимые качества и компетенции чиновника­управленца федерального уровня в области образования?

– Мне очень помог опыт, полученный до назначения в союзное министерство: восемь лет работы в вузе и еще восемь – в системе среднего профессионального образования. Понятно, когда человек непосредственно «стоял у станка», ему потом легче понять, как работает механизм. Поэтому считаю, что в главное профильное ведомство страны должны приниматься люди, не понаслышке, изнутри знающие жизнь образовательных учреждений. Прекрасно помню, какие серьезные «смотрины» мне устроили при принятии на работу в Минвуза СССР. До этого я работала заместителем директора колледжа в Москве. Поступило предложение перейти в министерство. Но когда сообщили, что предстоит собеседование с начальником главного методического управления министерства, я честно говоря, испытала настоящий шок – ведь меня принимали на должность обыкновенного ведущего специалиста! Потом последовали встречи с главным лицом из министерского партийного бюро, затем и с заместителем министра, курирующим направление. В заключение пригласили еще и для беседы на коллегию по кадровым вопросам. Таким образом, меня аккуратно, очень деликатно, на высочайшем культурном уровне аппаратной работы проверяли по многим профессиональным моментам, да и просто на умение мыслить. И я давно убеждена в том, что это абсолютно необходимые процедуры, из ряда тех ситуаций, когда бюрократическая дотошность, в хорошем смысле слова, необходима.

Понимаете, человек должен ощущать, что он идет в очень серьезное учреждение, что его ждет сверхответственная работа. Чиновник обязан понимать, что любой его посыл вовне обязательно ему аукнется. Кроме того, он должен постоянно учиться, повышать свою квалификацию, не коснеть, не «бронзоветь», не стесняться спрашивать, если не знает каких-­то моментов. Например, я почти двадцать лет консультировала вузы по вопросам приема, и мне казалось, что эту тему знаю, как говорится, вдоль и поперек. Однако почти каждый год приемные кампании высвечивали какие­то новые нюансы, и я зачастую звонила знакомым проректорам, чтобы посоветоваться, выяснить, как наше министерское управленческое решение отзовется на практике образовательной деятельности. Мы не боги в конце концов, и нужно четко понимать всю меру своей ответственности. Я бесконечно благодарна судьбе, что моими учителями были великие чиновники в полном смысле этого слова: В.Г. Шипунов – руководитель Главного учебно-методического управления СПО в Минвузе СССР, Ю.Г. Татур – начальник Главного учебно-методического управления ВПО в российском уже министерстве, В.Д. Шадриков – заместитель министра в российских органах управления высшим образованием, министры В.Г. Кинелев, В.М. Филиппов.

– А вы помните свой первый министерский приказ?

– Конечно. Никогда не забуду, как в первый год работы мне предложили попробовать подготовить приказ по системе СПО. Спросили: «Сколько вам времени на это нужно?». Я ответила, что месяца вполне хватит. Мне лишь так лукаво улыбнулись и сказали: «Давайте!». И только после того как я подготовила проект приказа и меня с ним еще полгода гоняли на разного уровня заседаниях, коллегиях и советах, поняла, насколько по-разному могут мыслить люди по одному и тому же вопросу и насколько непросто найти золотую середину. И даже уже когда вышел этот мой первый приказ (он касался расширения прав техникумов в формировании учебных планов и программ дисциплин), думала, что тихо сойду с ума от ощущения ответственности, когда письменно отвечала на вопросы директоров ссузов из разных уголков огромной страны. Но зато какая это была колоссальная школа!

Нестандартные стандарты

В 2003 году Россия официально присоединилась к Болонскому процессу, в связи с чем переход высшей школы на уровневое образование стал одним из актуальнейших и одновременно трудоемких в повестке дня всей национальной образовательной политики. Предстояло решить массу задач, в том числе ключевую – разработать новое поколение образовательных стандартов. Работа над ними продолжалась несколько лет. Наконец, в 2006 году организуется рабочая группа Минобрнауки РФ, которая и должна была подвести окончательные итоги обсуждения макета нового стандарта. Вот только один факт, свидетельствующий об объемах предстоящей работы, – необходимо было проанализировать проекты стандартов подготовки бакалавров по 141 направлению и подготовки магистров – по 151 направлению. Приказом министра рабочую группу возглавила одна из самых активных участников разработки новых стандартов – начальник отдела высшего образования Департамента государственной политики Минобрнауки РФ Н.М. Розина.

– Нелли Михайловна, какие главные принципы, какая новая идеология закладывались рабочей группой в проект стандартов?

– Прежде скажу, что мне за время работы в министерстве посчастливилось работать над всеми тремя поколениями стандартов высшего образования. И, конечно, каждый из этих периодов запомнился по-своему, каждый был по-своему очень интересен с профессиональной точки зрения. Но подготовка ФГОС-3, пожалуй, стоит в этом ряду особняком, поскольку потребовала от разработчиков решения принципиально новых задач. Стандарты были призваны стать профессионально продуманным и грамотно налаженным механизмом функционирования российской высшей школы, переходящей на уровневую систему образования. Так что участники рабочей группы прекрасно понимали и сложность задачи, и меру своей ответственности. И, пожалуй, действительно справедливо говорить о новой идеологии ФГОС-3, ведь трансформация, по сравнению с предыдущим поколением стандартов, произошла большая: начиная от самой структуры стандартов и заканчивая введением в их содержание новых категорий – таких, например, как «компетенции», «зачетные единицы».

Однако, чтобы предметно ответить на ваш вопрос, хочу заострить внимание на одном из основополагающих принципов ФГОС-3 – существенном расширении академических свобод высших учебных заведений при разработке своих основных образовательных программ. Из этого принципа вытекала следующая важнейшая для рабочей группы задача – как, обеспечив большую свободу вузам, не утерять при подготовке ФГОС их содержательной составляющей. Вот это сохранение разумного баланса стало для участников группы одной из центральных тем, тем идеологическим ядром нового поколения стандартов, о котором идет речь в вашем вопросе. И все методологические моменты рассматривались через призму этого ориентира.

Так, мы сохранили многие традиционные подходы, уже хорошо отработанные при первом и втором поколении государственных стандартов: например, среднюю часовую нагрузку студента в неделю. Но рабочая группа отказалась от жесткого прописывания в стандарте дидактических единиц и наименования дисциплин, потому что в родственных программах (по менеджменту, экономике, государственно-муниципальному управлению и прочим направлениям) очень многие близкие по содержанию дисциплины в дидактике расшифровываются по-разному и по-разному называются. И мы давали это право вузам – корректировать, унифицировать, объединять наименования. И сейчас я как проректор вижу, насколько это было правильно, поскольку позволяет избежать нерационального расходования сил профессорско-преподавательского состава. Другой вопрос – что, к сожалению, этим правом не очень­то воспользовались.

– В чем причина?

– Когда наша рабочая группа закончила свою деятельность, и начался этап закупки стандартов от разных коллективов разработчиков, не участвовавших в работе министерской группы, идеология, изначально закладываемая в макеты ФГОС-3, что называется, поплыла. Ведь одно дело, когда и разработка, и приемка стандартов координировались одной структурой – министерским департаментом, как это было раньше. И другое – когда ответственность за разные стадии процесса подготовки ФГОС оказалась распределенной между различными структурами. Неизбежно появились рассогласования единого до этого механизма, и в результате важные, даже принципиальные моменты, требующие особого внимания на всех этапах работы – от разработки до приемки стандарта, от этого внимания начали порой ускользать.

Скажем, ФГОС-3 перевели высшую школу с формата академических часов к формату зачетных единиц. Но на практике арифметика этого перевода часто не совпадает: 240 зачетных единиц плюс 120 зачетных единиц магистратуры утвержденных стандартов нового поколения не соответствуют 8 тыс. академических часов предыдущего стандарта. Кроме того, зачастую наблюдается и ненужное дробление стандарта на множество дисциплин, а такое измельчение нарушает один из главных изначальных принципов ФГОС – закладывать в стандарт только основное, обязательное ядро содержания, по которому проводится, кстати, и обязательный экзамен. Из­за такой раздробленности вузы теперь не совсем понимают, что и как экзаменовать.

Все эти неточности и недочеты, которые выглядят, мягко говоря, некорректно, усложняют работу вузов, создают ненужные предпосылки для замечаний проверяющих, зачастую тоже непосвященных в подобные тонкости и детали. А ведь российские вузы по-прежнему очень зависимы от формальных оценок проверяющих органов и потому более ориентируются на них, нежели на благие замыслы идеологов стандартов.

– Как, на ваш взгляд, сложившуюся ситуацию исправить?

– Профессиональное сообщество ждет утверждения к 1 сентября 2014 года новой модификации стандартов – ФГОС-3+, где разработчики вообще уходят от наименования дисциплин, от жестко определенных значений зачетных единиц трудоемкости дисциплин и где ключевое значение приобретают компетенции.

Но возникает другая проблема. Как мы знаем, при государственной аккредитации образовательные программы, реализуемые в вузе, проверяются на соответствие федеральным государственным образовательным стандартам. В стандартах же остаются только компетенции, причем компетенции основные, которые опять же могут дополняться высшими учебными заведениями. Так что должен проверять проверяющий? Какое соответствие стандарту? Наличие тех или иных компетенций в рабочих программах дисциплин? Их одобрение работодателем? Вопросов много. Более того, потребуется и совершенно иная подготовка самих проверяющих экспертов, а также изменение взглядов ППС в вузах на результаты своей работы: чего и как добились. А ведь мониторинг деятельности вузов, теперь уже ежегодно проводимый Минобрнауки РФ, дает, на мой взгляд, очень объемную картину для размышлений. Вот, например, в нашем Финансовом университете показатель трудоустраиваемости выпускников после окончания вуза который год не опускается ниже 97 процентов. Разве это не показатель востребованности, а значит, и качества подготовки в университете? То есть в высшей школе происходит объективный естественный процесс – от формальной государственной экспертизы мы смещаемся в сторону оценки качества работодателем. Отсюда, кстати, и столь активное развитие профессионально­общественной аккредитации, да и других аспектов взаимодействия между вузом и работодателями.

Возвращаясь к теме стандартов, скажу еще об одном волнующем меня моменте. В первом законе об образовании, от 1992 года, было записано, что стандарты пересматриваются не реже, чем раз в десять лет. ФГОС-3 были введены в 2011 году, и, естественно, вузы провели огромную предварительную работу по переработке всех своих образовательных программ и учебных планов. Не прошло пяти лет, как в 2014 году ожидается новый модифицированный вариант стандартов. Что это значит для вуза, особенно крупного? То, что нам снова предстоит проделать колоссальный труд по переработке громадного количества документации, отвлекающей вузовские подразделения, кафедры, педагогов от их основной работы, от освоения современных технологий преподавания, обновления учебного материала – тех составляющих преподавательского труда, которые сегодня и определяют качество учебного процесса. Столь гигантская бумажная работа из-за своих непомерных объемов мало того, что высасывает все силы преподавателя, выливается зачастую в обычный формализм, который никак не отражает реальный уровень качества образования. Считаю, это неправильно: бумагооборот необходимо значительно сокращать.

Или посмотрим на проблему забюрокрачивания образовательного процесса с точки зрения требований интернационализации российских университетов. В любом зарубежном вузе описание образовательной программы состоит из примерного перечня дисциплин и краткой аннотации к ним (по аналогии с нашей прежней схемой образовательной программы) – остальное дело за профессором. У нас документация по ООП составляет сотни страниц!.. Смысл подобного делопроизводства довольно сложно объяснить иностранным коллегам – преподавателям или экспертам.

– Какой вектор развития вы бы выделили как особо важный для будущего отечественной высшей школы?

– Пожалуй, тот, о котором только что говорила: нужно по существу, а не формально, интегрироваться в мировое образовательное сообщество. Причем, это не подразумевает обязательное вхождение в мировые топ­рейтинги. Нужно принять иную систему отбора профессорско-преподавательского состава, иную систему формирования образовательных программ. Нам необходимо расширять рамки академической мобильности. И не только на запад, но и на восток и, конечно, внутри страны (помогут ли этому новые и действующие стандарты?). Для этого не требуется изобретать велосипед, лишь использовать те механизмы и технологии, которые уже хорошо отработаны европейскими университетами за два десятилетия реализации Болонского процесса.

Университет: в эпицентре преобразований

Если зайти на официальный сайт Финансового университета и чуть подробнее ознакомиться с жизнью этого вуза, то в первую очередь обращают на себя внимание несколько особенностей. Первая – это огромная роль работодателей: известных экономистов, финансистов, представителей крупных международных компаний, ведущих в университете лекции, практические занятия, открытые встречи­семинары. Вторая особенность, которую без преувеличения можно назвать управленческой революцией, – это кардинальные структурные изменения в университете, проводимые его руководством в последнее время. Наконец, третья особенность – чрезвычайно насыщенная студенческая жизнь или, говоря официальным языком, – внеучебная деятельность вуза. Результат – стабильное место университета в десятке ведущих вузов страны, в том числе по мнению работодателей. Или вот данные одного из самых убедительных критериев – студенческой оценки альма­матер: по итогам ежегодного внутривузовского мониторинга «Преподаватель глазами студента» позитивное восприятие студенчеством и своих преподавателей, и в целом учебного процесса заметно год от года растет. Это при том, что легкими внутриуниверситетские изменения последних лет не назовешь априори.

Достаточно упомянуть хотя бы то, что Финансовому университету при Правительстве Российской Федерации в кратчайшие сроки пришлось решать задачу по интеграции в свою структуру сразу трех вузов финансового профиля. Непосредственно этой темой занималась и Н.М. Розина, с 2010 по 2011 годы занимавшая пост проректора по методической работе и региональному развитию университета. Тут, по ее словам, очень пригодился министерский опыт участия в масштабных проектах, особенно в реализации приоритетного национального проекта «Образование». Ну а менеджерский и управленческий талант ректора университета, доктора экономических наук, профессора М.А. Эскиндарова внушает уверенность, что и следующая задача – реорганизация филиальной сети университета – будет решена столь же успешно.

Сегодня Н.М. Розина – первый проректор Финансового университета, в ее ведении более десятка направлений деятельности вуза, в том числе и самые непростые – учебная и методическая работа.

– Вы пришли в университет в 2009 году, были советником ректора, затем проректором, с 2011 года – первый проректор. Какой из фронтов работы стал для вас наиболее сложным и наиболее плодотворным?

– Да, организация методической работы и организация учебного процесса, пожалуй, два самых моих объемных блока работы. Пришлось начать с пересмотра внутривузовской нормативной базы, ее актуализации и постоянного обновления. И на данный момент на сайте университета действует единая правовая база для обеспечения методической работы всех кафедр, управлений, подразделений вуза. Кроме того, мы обновили и укрепили университетское управление методического обеспечения образовательных программ, и сейчас это мой очень серьезный помощник и точка опоры как проректора. Не могу не отметить еще один положительный момент – у нас сложились очень плодотворные взаимоотношения между коллегами, а это немаловажное условие для результативности и успеха в любом деле.
Совершенно новым полем деятельности для меня стала работа по расчету педагогической нагрузки. Хотя еще в министерстве я также занималась этим вопросом, в частности, готовила рекомендации на основе обобщения опыта двухсот российских вузов (и, кстати, очень благодарна ректору РУДН, доктору физико¬математических наук, профессору В.М. Филиппову за помощь в работе). Но, глубоко погрузившись в этот вопрос уже как проректор университета, поняла, насколько он сложен и многоаспектен. В этом вопросе наш ректор – академик, учусь у него.

Думаю, что пока для его решения делается совершенно недостаточно относительно реального снижения лекционной нагрузки на преподавателя, да и на студента, чтобы высвободилось время для исследовательской работы, освоения новых технологий преподавания, самостоятельной работы в библиотеке, лаборатории. На уровне вузов, в том числе и в нашем университете, идут активные попытки оптимизировать эти вопросы, но нужны институциональные, очень продуманные решения. Честно говоря, это такая большая и серьезнейшая проблема, что я могла бы всю нашу беседу посвятить только ей.

– Финансовый университет имеет право разработки собственных стандартов. Возможно, это сгладит проблему?

– Нет, не сгладит, потому что собственные стандарты стандартами, а федеральную ведомственную нормативную базу все равно нужно исполнять. Мы не имеем права, например, не подчиниться тому же приказу о порядке разработки и реализации образовательных программ.

– Право разработки собственных стандартов получено рядом крупных университетов. Значит ли это, что в будущем высшая школа уйдет от системы выдачи дипломов государственного образца и вузы будут выдавать именные дипломы как своеобразную персональную дополнительную гарантию качественного обучения? Многие ректоры, насколько нам известно, поддерживают этот вариант.

– Чтобы уйти от дипломов государственного образца, необходимо отказаться от существующей системы государственной аккредитации. Правда, сейчас она и так «ищет себя». Дело в том, что в новом законе об образовании предусмотрена государственная аккредитация только образовательных программ. А как аккредитовывать реализацию компетенций, половину которых формирует сам вуз с учетом потребностей работодателей?

Думаю, в этой сфере мы все­таки двигаемся в сторону того, от чего ушли в свое время, – в сторону государственной инспекции. Когда инспекция приезжала и проверяла в вузе все «от и до». Такая своеобразная образовательная прокуратура. Допустим, провело министерство мониторинг, и в вуз со слабыми результатами направляет такую инспекцию. Но не для того, чтобы вузу банально «шею намылить», а чтобы предметно разобраться в ситуации и понять, какие меры необходимы для ее исправления, а потом четко и последовательно контролировать их реализацию. Но нужен не только «кнут», но и «пряник». С наказанием все ясно. А с преференциями?

– А какой бы хотелось «пряник»?

– Например, чтобы высшее учебное заведение автоматически признавалось бы аккредитованным. Правда, понятие «аккредитованный вуз» – которое, между прочим, в 90-е годы мы и в министерстве, и в профессиональном сообществе очень серьезно продумывали – сейчас из законодательства исключено.

Мне кажется, что с задачей аккредитации образовательных программ эффективнее всего справится все­таки система профессионально­общественной оценки, которая проводится на добровольных началах, и вуз идет на нее, глубоко осознав важность оценки своих программ, а не потому,

что по программе ожидается выпуск специалистов. А государство может оценивать сам вуз в целом по итогам того же министерского мониторинга. Тогда российская система оценки качества высшего образования станет более гармоничной, понятной и адекватной современным реалиям.

Модераторы судьбы

Еще в начале прошлого века специалисты в области научной организации труда и эффективности работы доказали правило, которое с тех пор называется «принцип 50/10». Суть его проста: наиболее оптимальный ежечасный трудовой режим – пятьдесят минут работы, десять минут для отдыха. Неудивительно, что с человеком, искренне увлеченным своей работой, большую часть интервью мы о ней и говорили… А как же «десять минут»? Ведь порой именно информация о хобби (тех самых пресловутых «минутах»), о каких-­то жизненных позициях добавляет к портрету собеседника неповторимые глубокие штрихи. И вот тут, признаться, в течение всей беседы крепло одно предположение, на которое Нелли Михайловна Розина скорее всего даст утвердительный ответ. Потому что, по журналистскому опыту, по-настоящему внутренне сильные и свободные люди – или, как говорится, люди со вкусом – всегда отвечают на этот вопрос утвердительно... С него мы и начали заключительную часть беседы.

– Признаться, есть сильное ощущение, что вам должна нравиться джазовая музыка… Не ошибаемся?

– Да, нравится очень! Но джаз профессиональный. Это такая музыка, которую надо играть либо здорово, либо лучше за нее не браться вовсе, потому что умение слушать друг друга, умение импровизировать – это под силу, конечно, только талантливым музыкантам. Я впервые услышала настоящий джаз в девятнадцать лет, в 1968 году в Чехословакии, куда мы ездили по туристической путевке. Зашли в джазовый клуб, и я тогда поняла, что попала – влюбилась в эту музыку навсегда. Люблю вслушиваться в аранжировку музыкального произведения. Между прочим, нравится мне и рок­музыка, и рэп – у нас в университете есть замечательные музыкальные команды. А если бы вы слышали, как поет академический университетский хор!

– Еще вопрос к вам – и как химику, и как педагогу. Собственно, вопрос давний, общественность не один десяток лет им интересуется, спорит на эту тему: что все­таки определяет характер – биология, гены, или воспитание?

– Не уверена, что смогу поставить точку в этих спорах… Знаете, есть такой биологический возраст – это пятнадцать-шестнадцать лет, когда дети отказываются от взрослых авторитетов и выбирают свой путь. Причем нередко он в результате оказывается для них более правильным, гармоничным, счастливым, наконец, чем тот, который для них, а точнее, за них, «планировали» родители. Поэтому я не верю в воспитание, основанное на навязывании установок, какими бы правильными они ни казались старшему поколению. Такое воспитание все равно проиграет внутренним устремлениям личности, ее внутренней сути. Но в генах ли заложена индивидуальная суть человека, вернее, только ли в генах?..

– Вы верите в судьбу?

– Да, верю. Жизнь не раз сталкивала с такими вещами, которые невозможно объяснить рационально. Поэтому меня интересует многое, что сегодня принято называть эзотерикой. Я, например, совершенно точно знаю, что звезды действительно влияют на человека.

– Говорят, что новые поколения все дольше остаются инфантильными, позднее взрослеют…

– Думаю, это не так. Мне кажется, наоборот, взрослеют даже раньше. Молодежь очень рациональна сейчас, это верно. Но с ними интересно общаться, у них на все своя точка зрения. У нас замечательные дети, замечательные студенты! Если вернуться к вопросу о воспитании, то мне близка позиция нашего ректора, когда он говорит, что основная воспитательная работа вуза – это занятия. Приходите на занятия готовыми, держите аудиторию в том градусе напряжения, когда студенческая аудитория просто не сможет отвлечься на что­то постороннее – настолько вы ей интересны и как преподаватель, и как человек. Это и есть главная воспитательная работа университета. А в остальном студенты сами могут самоорганизоваться, творчески подойти к любому делу, будь то КВН, спорт или наука. От администрации вуза в данном случае требуется лишь легкое организационно-направляющее движение, но никак не давление. Студенты любят создавать свои проекты и реализовывать их. На этом мы строим процесс студенческого самоуправления. Наш «Кейс-­клуб», например, сам сформировался, вступил в борьбу с клубами других вузов и в этом году занял первое место по организации работы.